Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

У меня не было возражений, но, когда это предложение было реализовано, российский министр и его зам взяли манеру приезжать на заседания коллегии с получасовым опозданием. Брали пример со своего шефа, который старательно следил за тем, чтобы не приехать, не дай бог, куда-нибудь вовремя.

И когда однажды Михаил Сергеевич на заседании Госсовета бросил в нетерпении:

– Будем начинать или подождем еще Бориса Николаевича, – присутствовавший на совещании Егор Яковлев выкрикнул:

– А без Ельцина просто смысла нет заседать. Впрочем, все это были мелкие художества. Но возникали коллизии и посерьезней. Когда журналисты спросили меня, в связи с визитом российского спикера в Японию, не грядет ли соглашение о «северных территориях», я сказал в шутливой манере, но всерьез, что пока этого вопроса в моем расписании нет. На вопрос о том, а как тогда понимать авансы, которые выдал в Токио Руслан Имранович, я ответил, что чем дальше стоит человек от центра принятия решений, тем радикальнее его позиция.

На следующий день читал в сообщениях ТАСС откровения Хасбулатова:

– Если новый министр окажется непослушным, мы найдем другого посла.

Я позвонил Ельцину – положение обязывало – и попросил разъяснений.

– Да не обращайте внимания, – буркнул благодушно Ельцин. – В охотку еще и власть, и свобода. Вот и забавляются, – закончил он тем же глаголом, что и я употребил в его апартаментах.

После некоторой паузы спросил, что я на самом деле думаю «об этих Шикотане да Итурупе», и слушал, надо сказать, внимательно и с интересом. И поумерил потом пыл своих соратников, которые совсем уже было заморочили голову японцам обещаниями.

Кажется, ему понравилось советоваться со мной. Он уставал от нажима своих экстремистски настроенных приближенных, и возможность сослаться в противовес им на мнение министра иностранных дел облегчала ему возможность маневра. Маневрирование было его бизнесом и его хобби. Оно заменяло ему и политику, и идеологию.

Накануне нашего с Горбачевым отлета в Мадрид на международную конференцию по Ближнему Востоку, где впервые за десятилетия предстояло усадить евреев, арабов и палестинцев за один стол, в прессе выступил Козырев, который, явно отдавая себе отчет в том, что говорит чушь, потребовал сокращения аппарата союзного МИДа… в десять раз. Прилетев в Мадрид, мы узнали, что Ельцин провозгласил эту нелепицу уже с трибуны российского парламента, к тому же под бурю аплодисментов. Даже мой американский коллега, госсекретарь США Джеймс Бейкер пожимал плечами.

Советским и зарубежным журналистам, которые тут же бросились ко мне, я сказал, что отношусь к этим заявлениям как к метафоре:

– Если долго не встречавшийся вам приятель скажет, что не видел вас тысячу лет, вы не воспримете его слова буквально…

В репортаже по радио и телевидению все мои рассуждения относительно ближневосточного мирного процесса были аккуратно пропущены, зато хохму с метафорой повторяли по всем каналам по нескольку раз.

Была тут какая-то связь или нет, но, вернувшись из Мадрида на два дня позже Горбачева, я прямо во Внуково-2 узнал от своих заместителей, что Минфин России «снял МИД СССР с финансирования». Звучало это дико, но фактам соответствовало. Российские структуры как взяли на себя все финансово-экономические рычаги управления страной в дни путча, так и держались за них вопреки элементарной логике. Получалось, что союзное правительство сидело в кармане у республиканского. Горбачев, которому я тут же все рассказал, не нашел ничего лучшего, как адресовать меня к Ельцину. Борис Николаевич опять был полон добродушия:

– Тут действительно наш министр Лазарев вместе с Геращенко сработали под одну гребенку. Это, конечно, глупость, это мы поломаем.

Сомнений не оставалось: роли были распределены так, что окружение задиралось, а шеф дул на раны.

Я уже клал трубку на рычаг, когда услышал последнюю его реплику:

– Но вообще-то говоря, это звоночек…

Перед моим отлетом в Лондон послом Борис Николаевич позвонил мне и пожелал успехов на новой работе. Просил великодушно не забывать интересов России. Рекомендовал не огорчаться: «Шеварнадзя есть Шеварнадзя…»

Потом были два его визита в Лондон. Сначала он прилетел в самом конце января 92-го года – впервые за рубежом в новом качестве, всего на несколько часов по дороге в Нью-Йорк, где по инициативе английского же премьера предстояла внеочередная сессия ООН на высшем уровне – неформальная инаугурация нового российского лидера и вновь избранного генсека ООН Бутрос Бутрос Гали.

Накануне было достигнуто, пока в предварительном порядке, соглашение с Бушем относительно нового резкого сокращения стратегических ядерных вооружений. В аэропорту журналисты спрашивали российского президента, будет ли он требовать от Джона Мейджора сокращения британских ядерных потенциалов.

– Обязательно, – хорохорился Борис Николаевич. – А как же? Если Россия и США, надо чтобы все!..

Мейджор чувствовал себя неуютно. Боялся, что лейбористы разыграют эту карту против него в начинавшейся предвыборной схватке.