Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

Естественно, что главного оппонента она нашла в Верещагине. Поначалу от их столкновений летели искры, но по мере того, как мы все глубже забирались в плотные слои американского студенчества, углы сглаживались. Мы подтрунивали по поводу намеков Анастасии на ее высокое происхождение, Романофф же, а она неустанно прохаживалась по поводу нашего «неумения» пользоваться системой самообслуживания в университетских кафе. При подходе к кассовому аппарату, где расплачивалась за нас госпожа Романофф, на наших подносах оказывались такие груды продуктов питания, что у хозяев глаза на лоб лезли. Чаша терпения была переполнена в тот момент, когда Женя, ничтоже сумняшеся, как говорят, положил себе на завтрак целый ананас, экзотический тогда для нас фрукт, вместе со всей его чешуей и хвостом.

Карт-бланш заменили на талоны с указанными в них ограниченными суммами кредита.

В целом, однако, события развивались в нашу пользу. Через три или четыре дня после нашего прибытия в Америку взлетел Гагарин, и на волне вызванных этим событием восторгов, изумления и скрытой ревности мы триумфально прожили до следующего, совсем другого плана события. Началось и тут же закончилось провалом поддержанное новоизбранным президентом Кеннеди вторжение кубинских эмигрантов в заливе Свиней, чье название мы без устали обыгрывали на все лады. Застала нас эта авантюра в некоем Форт-Уэйне, казавшемся нам глухой провинцией, где пресса да и обыватели рассматривали нас, советских, «красных», чуть ли не как пособников Кастро, чьи люди топили в заливе симпатичных американскому общественному мнению повстанцев.

По словам перепуганной Романофф, забывшей в этот момент о всех наших политических разногласиях и помнившей только о своей ответственности за группу, нас могли интернировать. Женя был на коне. Он подбадривал малодушных и торжествующе допрашивал Анастасию Михайловну и ее коллег, что они думают по поводу этого неспровоцированного нападения на маленькую мирную страну, ставшую на путь освобождения от империалистического господства.

С течением дней и эта заваруха потеряла свою остроту. Перебираясь из кампуса в кампус, мы постепенно адаптировались к нашему кочевому образу жизни и стали получать от него истинное удовольствие. Женина непримиримость, которая так воодушевляла нас в дни Кубинского кризиса, теперь вызывала улыбки и даже иронию, и не только с американской стороны.

В столице штата Небраска он пытался загнать в угол местных конгрессменов вопросами, почему в отличие от национального и других штатов, их парламент всего-навсего однопалатный. Неравноправие?

Праздником было узнать, что нас пригласил неожиданно к себе друг Хрущева, американский предприниматель канадского происхождения, что и в США есть зоны, закрытые для иностранцев. Поместье банкира, который прислал за нами два огромных «линкольна», находилось как раз в одной из таких зон. И он взял на себя нарушение порядка, что дало возможность госпоже Романофф парировать ехидные реплики Верещагина указанием на то, что «у вас» на такое никто бы не решился. А если бы и решился, оказался в тюрьме.

В Техасе с нами несколько дней подряд были студенты из семей эмигрантов до– и послевоенной поры. Одна из девушек, Галя, украинка, была настроена особенно воинственно и всем своим видом, даже словами, давала понять, что согласилась общаться с нами только ради возможности сказать всю правду в глаза. Надо ли говорить, что и тут основным ее спарринг-партнером был наш Женя.

Пять дней бок о бок с нами, чье поведение и манеры все-таки, видимо, расходились с тем, что существовало в ее представлении, смягчили, казалось бы, и Галину.

Атмосфера прощального вечера была особенно сердечной, и под влиянием ее Женя предпринял попытку окончательно закрепить достигнутый в непрерывных дискуссиях успех:

– Ну, вот, Галю, теперь ты видишь, какие мы. А обещалась всех нас, москалей, перевешать на первой осине…

Галина глянула на него в прищурку и после короткой паузы, которая привлекла внимание всех, кто был рядом, процедила:

– Ще приде час, Женечка, ще приде…

Ответом ей был взрыв хохота с советской стороны, который поверг ее в состояние шока. Чего угодно ожидала она в ответ на свой выпад, только не это. Немного пришла в себя только после того, как сообразила, что веселье было вызвано фиаско очередного пропагандистского хода Верещагина.

Помню, прилетели мы в Чикаго. Идем от самолета к зданию аэровокзала. Женя с двумя огромными чемоданами в руках, один свой, другой – одной из наших девушек, останавлива ется на секунду перед широкими, во всю стену стеклянными дверями, ставит чемоданы на землю, чтобы открыть двери, и, о чудо… створки сами поползли в разные стороны. Напомню, это был 1961-й год, и мы были из Советского Союза, который в бытовой и гражданской технике преуспел куда меньше, чем в военной и космической.

– Ну, Женя, а что ты на это возразишь? – спросил, снова под общий смех, инженер из Челябинска.