Пресс-хата для Жигана

После разборок с отморозками Жигана опять определили в одиночку. В условиях переполненного застенка, где в камерах приходилось спать по очереди, это была почти привилегия. Но Жигана такой комфорт не радовал.

«Сколько можно резину тянуть! Никаких конкретных обвинений не предъявляют. Держат без постановления об аресте… Нет. Эту бодягу надо кончать. Писать маляву заместителю прокурора по надзору над следствием. Пускай вздрючат оборзевшего следака. Хотя ворон ворону глаз не выклюет», — думал Жиган, ворочаясь на жесткой шконке.

Устав от тягостных мыслей, он спрыгивал на пол, упирался сжатыми кулаками в бетон и отжимался до седьмого пота.

За этим занятием его и застали очередные гости.

Увидев группу мужчин, вошедших в камеру, Жиган встал, подошел к шконке, взял рубашку и, не застегивая ее, прикрыл торс.

Посетителей было трое, если не считать мгновенно исчезнувших надзирателей, первым в камеру протиснулся бочком следователь Петрушак. Он как-то гадливо ухмылялся, словно пытаясь скрыть за ухмылкой смущение. Следак даже поздоровался по-особому:

— Рад приветствовать.

— Так уж и рады, — усмехнулся Жиган.

Он сел на край шконки, разглядывая посетителей. Спутники Петрушака не были похожи на работников правоохранительных систем. Безупречно одетые молодые люди походили скорее на преуспевающих бизнесменов, пришедших на экскурсию в тюрьму, поглазеть на мрачные стены узилища.

Гости вели себя уверенно, точно они, а не Петрушак, были здесь полновластными хозяевами. Осмотревшись и дав привыкнуть глазам к полумраку, они подошли к шконке. Вопреки правилам Жиган не встал. Он так же пристально изучал лица незнакомцев.

Плотный брюнет с наметившимся брюшком оставил Жигана равнодушным. Его невыразительное лицо ничего Жигану не говорило. А вот второго Жиган где-то видел. Он даже зажмурился, пытаясь вспомнить, где их пути пересекались.

Высокий, хорошо сложенный блондин, в светлом, в тон волосам, костюме, вдруг вздохнул и шагнул вперед. Он присел на корточки, впившись взглядом в Жигана. Казалось, он пытался разгадать сложный ребус со многими неизвестными.

Молчаливая дуэли вывела из равновесия следователя. Тот вдруг забегал по камере, изредка притормаживая возле шконки. Затем сказал.

— Я оставлю вас ненадолго.

Не поворачивая головы, блондин ответил:

— Конечно.

Следак моментально испарился. Он ожидал, что люди Колесникова немедленно приступят к крутой обработке задержанного. Но вместо этого в камере разыгралась сцена из сентиментального спектакля.

Когда следак удалился, блондин неожиданно прикоснулся слегка подрагивающими пальцами к лицу Жигана. Тот едва заметно усмехнулся, как человек, первым разгадавший тайну.

Несколько пластических операций изменили лицо Жигана. Но даже самый искусный скальпель пластического хирурга не может до конца уничтожить индивидуальность, заложенную природой. Хирурги не могут изменить ни глаза, ни улыбку…

Блондин, которого Жиган уже узнал, продолжал усиленно копаться в закоулках памяти. От напряжения он покраснел, на висках повисли капельки пота. Наконец он произнес то, что давно вертелось на языке:

— Жиган, ты?

Глядя сверху вниз на разодетого гостя, благоухающего дорогим парфюмом, Жиган тихо произнес:

— Мир… тесен, ну, здравствуй, Филимон.

Тот, продолжая сидеть в позе кролика, застывшего на капустной грядке, повторял, как заведенный:

— Не может быть… Жиган, это ты…

Они смотрели друг на друга, уносясь по волнам памяти в прошлое, опутанное рядами колючей проволоки, огороженное сторожевыми вышками, охраняемое вертухаями и овчарками.

Услужливая память возвращала Жигана и Филимона в исправительно-трудовую колонию номер шесть, расположенную в Кировской области.

Туда, где они впервые встретились…

Исправительно-трудовая колония номер шесть зализывала раны после бунта.

Беспорядки устроил уголовный авторитет по прозвищу Кокан, решивший занять место «смотрящего» по зоне. Подобрав группу таких же беспредельщиков, как он сам, Кокан предъявил претензии старому блатарю, занимавшему столь теплый и почетный пост.

В результате разборок, вылившихся в скоротечный, но жестокий бунт, Кокан получил перо под ребро. Его шестерки тоже пострадали. Одни отделались дополнительными сроками, другим повезло меньше, и они отправились на лагерный погост гнить в пронумерованных могилах.

Расследовать причины беспорядков прибыла комиссия из Москвы. Перенервничавший начальник колонии, как назло, ушел в глубокий запой и не сумел приготовиться к приему комиссии. В результате проверяющим пришлось самим организовывать выезды на природу, посещения ресторанов областного центра и другие увеселительные мероприятия.

Выводы комиссия сделала самые неутешительные, что и отразилось в материалах официального расследования. Начальника колонии тихо отправили на пенсию по выслуге лет. Самых злобных вертухаев, вызывавших ненависть у заключенных, перевели в другие колонии.