Пресс-хата для Жигана

Выждав еще несколько минут, «БМВ» направился к плавящейся от жары автостраде.

Глава 10

Отдельная бригада морской пехоты готовилась к отправке на войну. Командиры рот и батальонов днями пропадали в штабе. Старшины получали на складах дополнительное обмундирование и сухой паек на время следования к месту назначения. Взводные занимались с личным составом воспитательной работой, инструктажем по проведению в районе боевых действий и неизменной строевой подготовкой.

Сборы проходили в суматохе и спешке. Приказ о выступлении еще не был получен. Командир бригады ждал его со дня на день. А на станции уже формировался эшелон для переброски частей бригады в мятежную республику.

Шел девяносто пятый, недоброй памяти, год…

В каптерке разведроты коротали вечер двое морпехов.

Накануне пронырливый каптерщик Сергей Пономаренко раздобыл у секретчиков спирта — получил его в качестве благодарности за новые тельники, отнятые у молодых солдат. «Духи» переоделись в выцветшие, провонявшие потом полосатые майки старослужащих, а каптерщик отправился за «огненной водой».

Спиртом протирались части шифровальных машин, стоявших в секретной комнате штаба. Прапорщик, заведовавший этим хозяйством, приносил из дома тройной одеколон, которым и обрабатывались головки аппаратуры. Часть сэкономленной драгоценной жидкости воровали подчиненные прапорщика. Он ругал бойцов, даже занимался рукоприкладством, но вышестоящему начальству, по понятным причинам, о воровстве не докладывал.

— Салаги долбаные. Якорь вам в задницу. На гражданке киряли и здесь пьете. А кто родину защищать будет? Пушкин? — проведя пробу украденного спирта, вопил прапорщик.

Спиртягой секретники делились неохотно, но на дембель каждый хотел отправиться в новом тельнике. Поэтому для Сергея Пономаренко обмен с доплатой прошел без проблем.

Угостив как положено одногодок по службе, каптерщик уединился с самым близким другом. В трехлитровой банке из-под сока черноплодной рябины еще оставался спирт, а вот с закуской было слабовато. Из еды на столе присутствовали начатая буханка хлеба, пара луковиц и пожелтевший кусок сала. Под такую закуску разговор получался мрачноватым

Собутыльником каптерщика был старший сержант, заместитель командира взвода Иннокентий Ротов.

Даже комбрига молодые бойцы взвода боялись меньше, чем старшего сержанта. Сам испытавший немало от старослужащих, Ротов спуска «духам» не давал. Любимым развлечением для Ротова была проверка на прочность. Построив новобранцев в шеренгу по одному, он совершал обход. Непонравившихся бил под дых. А затем, стоя над корчившимся на полу «духом», презрительно кривил губы:

— …что, салабон? В детстве мармелада не доел? Здесь тебе не конфетная фабрика, а морская пехота.

Неравнодушное отношение старшего сержанта к мармеладу было общеизвестно. Некоторые новобранцы в письмах домой просили непременно вложить в посылку коробку мармелада. Лакомство предназначалось для замкомвзвода Ротова. Как-то незаметно и прозвище ему дали соответственное — Мармелад.

Морпехов, глушивших спирт в каптерке, объединяло многое. Во-первых, они были земляками. Ротова призвали из Орехова-Зуева. Его корефана Сергея Пономаренко — из Ногинска. Оба начинали службу в одной учебке. Но Пономаренко, закончив ее, заветных сержантских лычек не получил. А главное, оба были воспитанниками детских домов, сиротами при живых родителях.

Отца Иннокентия Ротова осудили за вооруженное нападение на инкассаторов. Старший Ротов уложил всю бригаду, снимавшую дневную выручку с магазинов соседнего района. Год папаша Иннокентия был в бегах, а когда добыча стала жечь карман, подался шиковать на юг. Там его после случайной драки в ресторане и взяли.

Суд приговорил Ротова-старшего к высшей мере наказания.

Мамаша определила сына в интернат и сменила местожительство Летом она забирала Иннокентия к себе. Каникулы были для Иннокентия кромешным адом. Пила мать по-черному. Напившись, превращалась в сущую мегеру. Постоянные скандалы и драки вынуждали мальчишку убегать из родительского дома. В интернат он возвращался с ссадинами и синяками.

Однажды, заподозрив, что сын спрятал недопитую бутылку, мать ударила Иннокентия по лицу подвернувшимся под руку топориком для разделки мяса. Удар получился не сильный и прошел по касательной, но лезвие раскроило мальчишке верхнюю губу.

С залитым кровью лицом, Ротов, стоя на пороге дома, пригрозил:

— Ночью, тварь, задушу тебя подушкой.

Но подушек к этому времени в квартире хронической алкоголички уже не было. Мать пропила все, что представляло хоть какую-то ценность.

Иннокентия задержал на грузовой станции наряд вневедомственной охраны. Пацан прятался в порожнем товарном вагоне, на котором значилась станция приписки Новороссийск.

— Никак, шкет, к морю собрался? — полюбопытствовал охранник, посветив в лицо мальчишке фонариком; увидев кровоточащую рану, он присвистнул. — Крепко же тебе досталось! Но не горюй, салажонок. За одного битого двоих небитых дают.