Пресс-хата для Жигана

— Да ты, Чичо, не напрягайся и лапшу мне на уши не вешай. Старый конь борозды не испортит. Твои ксивы по-прежнему самые лучшие. Я знаю. Не прибедняйся.

Польщенный старик только хмыкнул в кулак.

— Не умеет молодняк работать. Это факт. Лепят фуфло по-скорому. Не чувствуют от работы кайфа. Им бы поскорее деньгу срубить и впарить клиенту дешевый левак. А у нас бумага — страшная сила. Без бумаги человек круглый ноль. Но я, Жиган, без дураков, крепко сдал. Руки дрожат, да и с ментурой неохота встречаться. Отбанковал свое Чичо.

Вспомнив славное прошлое, старик махнул еще стопку. И наконец оттаял. Он снова повеселел, пытливо поглядывал на гостя.

Настало время перейти к главному.

Жиган отодвинул тарелку и рюмку и, тщательно взвешивая каждое слово, начал:

— Тут одна бодяга паршивая закрутилась и меня боком зацепила. Что да как, тебе не интересно. Но мне надо знать, кто сейчас на дорогие тачки липу клепает. Ну там всякие техпаспорта, купчие и прочую ботву.

Чичо наморщил лоб, собираясь с мыслями. Он знал, что гость никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Следовательно, можно не суетиться. Но и консультировать гостя хитрый старик не спешил. Важно выпятив губу, произнес:

— Подожди-ка, дай пораскинуть мозгами. Лепил-то немало развелось. Но настоящих классных мастеров единицы, — перебирая в уме погоняла, дед молча загибал пальцы.

На самом деле одна неблагодарная скотина с ходу всплыла в памяти у изготовителя фальшивок. Его лучший ученик по прозвищу Картон даже не пришел навестить старика в больнице. А перед этим хвастался, что в последнее время круто поднялся на изготовлении «фальшака» для угонщиков автомобилей.

В старости внимание обретает особое значение. Старикам хочется, чтобы о них не забывали. Оказывали хотя бы символические знаки внимания. Старики порой бывают капризны, как дети. А лучший ученик Чичо оказался полнейшей сволочью, не знающей, что такое благодарность.

Выдержав минутную паузу, Чичо как бы нехотя произнес:

— Наводку я тебе дам. Только… — он поднял палец.

— Понимаю. Как пишут в журналистских репортажах — источник информации пожелал остаться неизвестным, — успокоил старика Жиган.

— Очень пожелал, — улыбнулся Чичо, — дело ведь не шутейное. Разборками обернуться может. Ты же неспроста палеными тачками занялся?.. Ну да ладно! Это твой бубновый интерес. А я живу по принципу — меньше базаришь, позже схавают, — показав жестом, что пора наполнить рюмки, дед потер глаза; выпив и закусив, продолжил: — Не знаю, в тему ли, но один фраерок гоношился выточными бумажками на машины. Болтал у меня лишнего. Мол, на улетные тачанки бумажки варганит. А тачанки эти, — старик сделал большие глаза, — корыта эти, значит, у нехилых людей угнаны.

Жиган даже привстал на стуле:

— Поподробнее, Чичо. У кого угнаны?

Старик пожал плечами:

— Откуда я знаю! Только кент этот талдычил, что об угонах и по «ящику», и в газетенках гугнили. Я, по причине слабого зрения, всю эту муть не читаю и не смотрю. Но краем уха слышал, что какие-то отморозки берут на гоп-стоп авто у конкретных людей. Я тему не развивал. Мне этот базар — по барабану. Меньше знаешь, дольше в постели, а не в могиле поспишь. Но раз ты спросил… — хитро прищурившись, Чичо замолчал.

От удачи у Жигана засосало под ложечкой. Новость была настоящим подарком судьбы. Осторожно, словно не веря в невероятное стечение обстоятельств, он спросил:

— И как погоняло этого художника?

— Картон, — намазывая на хлеб толстый слой икры, ответил Чичо.

В последнее время Картона мучил по ночам один и тот же кошмар с омерзительным гомосексуальным подтекстом. Будто Картон лежит привязанный к кровати, а вокруг него бегает без штанов следователь Петрушак и, тряся «хозяйством», орет:

— Я тебя за ксивы выточные опущу! Нарушил уговор! Не стуканул! Теперь будешь очком расплачиваться…

Картон просыпался весь в поту. Сначала сон показался ему идиотской фантасмагорией, неизвестно каким образом проникшей к нему в сознание. Уж слишком нелепым был сюжет. Но это уже после пробуждения, когда все вставало на свои места. А вот ночью было не до смеха. Картон мог поклясться, что чувствовал даже запах, исходящий от немытого тела следака.

Сам-то изготовитель фальшивок был предельно чистоплотен. Два раза в день, а в жаркую погоду и чаще он принимал душ и обильно умащивал тело ароматическими притирками и орошал дезодорантами.

Сотрудничество со следователем, а попросту говоря стукачество, становилось невыносимым. Картон устал вести двойную игру. По договоренности, изготовитель фальшивок был обязан сообщать обо всех своих заказчиках. Но человек, с которым Картон сотрудничал в последнее время, был пострашнее следователя Петрушака вместе со всей его ментовской конторой.