Пресс-центр. Анатомия политического преступления

— Вас кто-нибудь предупредил, что я стану спрашивать об этих людях?

Женщина вскинула голову; в ее больших глазах, скрытых темными стеклами очков, метнулся страх.

— Почему вы так решили?

— Потому что литератор умеет чувствовать так же, как женщина… Я это почувствовал, мадемуазель Лоран…

— Зачем вам эта история? Какое вам дело до моей судьбы? Почему вы считаете возможным вообще говорить со мной обо всем этом?!

— Я вам отвечу… Вы вправе передать мои слова тем, кто звонил вам после того, как журналисты попросили найти для меня время… Вас же заставят передать содержание нашей беседы, разве нет? Вот я и даю вам карт-бланш, передайте им слово в слово то, что я сейчас скажу… Это фашизм, когда женщину продают в рабство… А фашизм надо уничтожать… Любым способом. Я подчеркиваю — любым… Те люди, которые продали вас, а потом купили вам квартиру на рю Канибьер, боятся только одного — силы. Высшим проявлением силы является знание, не так ли? Я много знаю о помощнике Дона Баллоне адвокате Ферручи, а буду знать еще больше… Они звенья цепи… Но они лишь исполнители злодейства, главное планируют те, кто выше и респектабельнее… И они, этот самый Дон Баллоне и Ферручи, назовут мне ряд имен, в которых я заинтересован, понимаете? А это поможет моим друзьям предотвратить новые трагедии. Во имя этого мои друзья и готовы на все.

— Не сердитесь.

— Стараюсь…

— Мне двадцать пять лет, месье Степанов, — женщина сняла очки, глаза у нее были пустые, выцветшие какие-то, в сети мелких морщин. — А выгляжу на хорошие сорок. Не надо, не перебивайте, я знаю цену успокоительным комплиментам… Я не могу никого любить, потому что в моем сердце, в памяти, в глазах постоянно живет прошлое. С ним я умру… Никогда не смогу забыть… С содроганием думаю о том, что сентиментальные литераторы прошлого века окрестили словом "близость"… Теперь для меня высшим проявлением любви стало слово "отдельность"… Вы намерены предотвратить какую-то трагедию… Это ваше право… Но не употребляйте меня в качестве инструмента… Я этого не хочу… Можете встретиться с моей подругой, мы с нею работали в одном коттедже, ее зовут Жюли, она жаждет мщения… Пожалуйста, я не против, если она станет давать вам информацию… Только меня больше не трогайте, ладно?

…Жюли была полной противоположностью мадемуазель Лоран, вся словно бы собранная перед ударом.

— Да, мы сбежали вместе с Люси, нам помог капитан, он был немцем, Герберт Шрауб, он чувствовал свою вину перед французами, его папа был в парижском гестапо, знаете, если уж немец честен, так он честен до конца… Я готова на все, только бы отомстить. Люси сломалась, постоянно пьет, по-моему, у нее в голове что-то сдвинулось… Я могу передать вам мои записки, если вы серьезно считаете, что у вас что-нибудь получится, только, правду говоря, сомневаюсь Вы не знаете этих людей, они здесь всемогущи…

— Вы предпринимали что-нибудь, Жюли?

— Спросите лучше, чего я не предпринимала!

— Обращались в прессу?

— Конечно. И в суд, и в прокуратуру. У ферручи все схвачено, всюду поставлены купленные им люди…

— Вы позволите открыто в прессе называть ваше имя?

— Конечно! Как же иначе?! Мне ведь никто квартиры на рю Канибьер не покупал и ренты не платит…

Ферручи оказался высоким седоголовым человеком с большими, чуть навыкате глазами; одет, как и полагается преуспевающему адвокату, несколько небрежно: в левой руке зажата дорогая "данхиловская" трубка.

— Я думал, вы позвоните завтра, — сказал он Степанову. Рад знакомству… Мы с боссом успели прочитать вашу последнюю книгу, очень интересно, только советовал бы вам найти другого издателя в Швейцарии, ибо месье Жюри не так престижен, не умеет делать рекламу, сама скромность… Если хотите, я готов свести вас с одним из наших издателей…

— Но я не пишу порнолитературу, господин Ферручи.

— Мы издаем и поэзию, и альбомы живописи, и учебники по экономике, господин Степанов…

— Примите мои поздравления, такая многогранность.

— Благодарю вас. Чем могу быть полезен?

— Я бы хотел задать вам ряд вопросов…

— Да, пожалуйста, к вашим услугам…

— Если общественность узнает подробности о работорговле женщинами — у меня есть показания Жюли, об убийстве Сфорца, есть пленка и об авиакатастрофе, устроенной для Энрике Маттеи, это может повредить тем, кто стоял за подобными операциями?

Ферручи всплеснул руками, глаза его стали круглыми, как у филина.

— Это же конец всему! Крах! Тюрьма и позор!

— Ну, а если люди, виновные в названных преступлениях, откроют мне правду о том, кто дал приказ убить Леопольдо Грацио? И о причинах, я имею в виду внешнеполитические причины, побудивших предпринять эту крайнюю меру…

Ферручи закурил, долго тушил спичку, задумчиво покачал головою.

— Полагаете, можно договориться миром?

— Попытка не пытка…

— Вы вносите официальное предложение?

— Допустим.

— Позволите посмотреть ваши материалы?

— Нет. Но, уж поверьте, они есть у меня и это настоящие материалы, после них не отмоешься…