Престиж

Не успел я там обосноваться, как пожалел о своем решении. Почти все квартиры (в общей сложности их насчитывалось десять) занимали люди скромного достатка, жившие сообразно своим доходам; у всех были дети; вдобавок по дому то и дело шныряла какая-то прислуга. Мое холостяцкое существование, да еще в такой просторной квартире, возбуждало всеобщее любопытство. Как я ни старался держаться особняком, какие-то соприкосновения были неизбежны, и вскоре я почувствовал, что сделался предметом досужих толков. Поначалу я даже собирался съехать, но успокаивал себя тем, что нашел пристанище для отдыха между выступлениями; да и кто бы мог поручиться, что в другом месте сплетницы оставят меня в покое? Соблюдая вежливый нейтралитет, я приходил и уходил без лишнего шума, чтобы избежать ненужных встреч, но вместе с тем не прятаться от соседей. Они же, по-видимому, вскоре утратили ко мне интерес. Англичане всегда проявляли терпимость к разного рода чудакам, поэтому мои возвращения заполночь, уединенный образ жизни, отсутствие слуг и тайные источники доходов не внушали опасения квартирантам, а потом и вовсе перестали их занимать.

Впрочем, здесь мне еще долго жилось крайне неуютно. Квартира сдавалась без мебели; на первых порах я смог приобрести лишь кое-что из дешевых мелочей, ибо все мои заработки уходили на содержание нашего семейного дома в Сент-Джонс-Вуд. Для обогрева мне служила дровяная печь; поленья приходилось таскать со двора. От топки веяло нестерпимым жаром, однако чуть поодаль никакого тепла не ощущалось вовсе. Ковры если и были, то лучше о них не вспоминать.

Но все же эта квартира служила мне прибежищем, и, бывало, подолгу; волей-неволей нужно было думать о создании хоть какого-то комфорта и сносных условий для отдыха.

Бытовые неудобства, конечно же, отступали по мере того, как росли мои заработки, что позволило обзавестись предметами первой необходимости; но меня по-прежнему угнетало бремя одиночества и разлуки с родными. Ни тогда, ни теперь никто еще не придумал лекарства от тоски. На первых порах, когда вдали от меня оставалась только, Сара, я и то не находил себе места, а уж после рождения двойняшек, Грэма и Элены, меня просто снедала тревога, особенно когда кто-нибудь из малышей болел. Я убеждал себя, что моя семья хорошо обеспечена и окружена заботой, что слуги добросовестны и надежны, что в случае болезни мы сможем позволить себе услуги лучших врачей, но это было мне слабым утешением, хотя и придавало некоторую долю уверенности.

Когда я еще только обдумывал «Новое чудо транспортации» и его современную версию, а также свою артистическую карьеру в целом, мне и в голову не приходило, что семейная жизнь может поставить под угрозу все остальное.

Желание бросить эстраду, никогда больше не исполнять этот номер и вообще отказаться от сценической магии посещало меня не раз и не два, причем именно в такие минуты, когда семейный долг, привязанность к милой жене и горячая любовь к детям ощущались наиболее остро.

Бесконечно тоскливые дни, проведенные в этой квартире, а иногда и целые недели театрального межсезонья оставляли мне предостаточно времени для размышлений.

Самое главное — это меня не сломило.

Я выдержал трудности первых лет. Выдержал бремя славы и богатства. Держусь по сей день, хотя от моего знаменитого иллюзиона только и осталось, что неразгаданная тайна.

Впрочем, теперь стало гораздо легче. Приняв на работу Олив Уэнском, я через пару недель случайно узнал, что она снимает комнату в какой-то заштатной привокзальной гостинице — адрес более чем сомнительный. Когда я призвал ее к ответу, она объяснила, что бывший работодатель из Гемпшира обеспечивал ей жилье, которое, естественно, пришлось освободить по расторжении контракта. К этому времени мы с Олив уже привычно пользовались оттоманкой в углу мастерской, и до меня дошло, что мне тоже нелишне было бы предложить ей квартиру.

Все решения такого рода диктовались Конвенцией, но в данном случае это было простой формальностью. Олив не замедлила перебраться ко мне в Хорнси. Там она и осталась, там живет и поныне.

До ее признания, которому суждено было изменить всю мою жизнь, оставались считанные недели.

В конце 1898 года у меня сорвался один ангажемент, поэтому между представлениями «Нового чуда транспортации» возник недельный перерыв. Я лишь однажды наведался в мастерскую, а все остальное время провел вместе с Олив в Хорнси, наслаждаясь домашним уютом и чувственными радостями. Мы начали отделывать квартиру и купили кое-что из хорошей мебели, благо успешные выступления в престижном мюзик-холле «Иллирия» принесли ощутимый доход.

Накануне окончания этого безоблачного отрезка жизни — через день нас ожидал эстрадный театр «Ипподром» в Брайтоне — Олив сообщила мне убийственную весть. Это произошло поздно ночью, когда мы умиротворенно лежали рядом, готовясь отойти ко сну.

— Послушай, милый, — заговорила она, — я вот о чем думаю: нужно тебе подыскать другую ассистентку.