Престо, модерато, адажио

Илья хотел было подойти к нему, но Лаугесен остановил взмахом руки. Сам подошёл к кокпиту, положил бинокль на палубу, отодвинулся. Не удержавшись, Илья съязвил:

— Не бойся, я не чумной.

— Зато я «зачумлённый», — без тени улыбки ответил Виктор. — Забыл, что случилось с Хелен?

Илья поморщился от неприятного и несвоевременного напоминания, но промолчал. Взял бинокль, всмотрелся. Слева по борту над водной гладью тянулась еле различимая полоска зелени.

— Диего-Гарсия, — пояснил Лаугесен, предвидя вопрос.

— Мы уже на месте?!

— Почти. Осталось километров сто до Большой Банки. Мы молодцы, вышли точно на цель.

Илья повернул бинокль прямо по курсу. Водная гладь до самого горизонта.

— Там ничего нет, — сообщил.

— А что ты ожидал?

— Если осталось всего сто километров, мы должны увидеть барьер. Получается, нулевой точки не существует, ваши учёные ошиблись? Хелен погибла зря... Все погибли зря!

— Не спеши с выводами, — оборвал Лаугесен. — Ты как себя чувствуешь? Сможешь посидеть пару часов на вахте? Мне надо подготовиться к встрече.

Он ушёл в каюту, оставив Илью одного.

Остров Диего-Гарсия скрылся за горизонтом и больше ничего не напоминало, что их путь близится к завершению. Лишь океан, одинаковый во все стороны света.

А затем океан изменился. Многокилометровая толща воды под яхтой расступилась, пропуская к поверхности сказочный сад. Закаменевшие деревья и причудливые кустарники всевозможных форм, цветов и размеров переплетались ветвями, наслаивались друг на друга террасами, образовывали гроты и ущелья. Не деревья — кораллы! И бесчисленные стаи рыб между ними: полупрозрачных, пятнистых, продольно- и поперечнополосатых, синих, алых, зелёных, канареечно-жёлтых, чёрных... Но не это было самым удивительным.

— Я вовремя, — раздался за спиной голос Лаугесена. — Вот теперь мы действительно на месте.

— Вода голубая... — ошеломлённо пробормотал Илья.

— А небо ты видел?

Повинуясь вопросу, Лазаренко запрокинул голову. Небо над ними тоже было голубым. Круглая прореха в перламутровом куполе расширялась с каждой минутой, с каждой пройдённой сотней метров. Края её раздвигались, опускались. Засияло, освободившись, почти забытое солнце. И в лучах его сверкнуло нечто, висевшее над поверхностью океана.

— Убираем парус, — скомандовал Лаугесен. — Подойдём на моторе.

Сначала Илья думал, что до артефакта многие километры, что он огромен. Но это оказалось иллюзией. Объект походил на замысловатую спираль, накрученную на бутылку Клейна. При этом объёма в нём не было. Словно кто-то умудрился нарисовать плоскую картинку в трёхмерном пространстве так, что взглянуть на неё под углом не получалось, она оставалась анфас. Объект выглядел настолько неожиданным и неуместным, что и вообразить его казалось невозможным. Но вместе с тем что-то в очертаниях виделось знакомое.

Лаугесен прошёл на нос яхты.

— Что ты собираешься делать? — озабоченно спросил Илья. — Ты знаешь, что это?

— Ты же читал блокнот. Собственно, твой астрофизик ошибся в одном: в наше пространство угодила не одна, а две точки многомерного тела.

— Хочешь сказать, где-то в Гренландии находится ещё одна вершина, такая же, как эта?

— Нет, не вершина. Вторая точка... ладно, давай воспользуемся аналогией старика. Если в процессе «наклейки» под картинку попадёт пузырёк воздуха, то образуется дефект, искажение, не подчиняющееся законам этой плоскости. Пузырёк может двигаться по грани, переходить на соседнюю. А что случится, когда он доберётся до края картинки?

— Картинка отслоится от поверхности, — понял Илья.

— Верно. Этот «пузырёк» — я. Чем ближе я подхожу к вершине, чем сильнее разница между моим временем и временем зоны, тем опаснее я становлюсь для окружающих, тем больше энергии аккумулируется во мне. Это ведь не случайно, верно?

— И... ты надеешься, что сможешь «оторвать» наше трёхмерное пространство от этой штуки?

— Понятия не имею! Сейчас узнаем.

Он ухватился за форштаг, подался вперёд, протянул руку навстречу приближающемуся артефакту.

Илья вдруг понял, почему спираль казалась знакомой. Такую же ему показывал Лаугесен-старший в Рейкьявике, только та опутывала сферу, а эта — совсем иной объект. И ещё одно различие: туллейцы раскрасили голограмму во все цвета радуги. Здесь спираль была золотистой. Вернее, усеянная бегущими золотистыми точками.

Не точками, символами! Латиница и кириллица, иероглифы и руны, арабская вязь и клинопись, — сложить знакомые символы в слова, уловить смысл не получалось, но наверняка он там есть.

Внезапно вспомнились слова Мроева: «Если барьеров не станет, счёт на дни пойдёт, кто раньше успеет... В любом случае, остальным сладко не будет». А что происходило на Земле до нулевого дня? Возможно, человечество стояло в шаге от самоуничтожения? Возможно, посадить его «на карантин» — единственный способ уберечь?

— Постой! — крикнул он. — Надо же разобраться!