Престолы, Господства

— Полагаю, — глубокомысленно заметил Уимзи, — можно представить ситуацию, когда денежный ручеёк пересыхает, и шантажист хочет немного затянуть гайки. Он или они решают напугать Розамунду, возможно даже оставить на ней метку — разве Уоррен не говорил, что они угрожали изуродовать её? А затем что-то пошло не так, как надо.

— Если бы они собирались изуродовать её, они использовали бы нож или зажигалку, — сказал Паркер.

— Они же собирались лишь припугнуть её, но либо держали слишком долго, либо сдавили горло в неправильном месте…

— Да, такое возможно. Между прочим, думаю, они действительно появлялись в Хэмптоне, потому что описание, данное Уорреном, очень подходит к одному из случайных пассажиров, замеченных контролёром на станции. По описанию мы объявили их в розыск по всей стране. Когда их разыщут, мы сможем допросить их, но не думаю…

— Я тоже, — согласился Уимзи.

— Тем временем подоспело ещё кое-что. Мы получили официальное заявление от ночного швейцара в Хайд-Хаусе, мистера Джейсона, и по ходу дела он вспомнил, что кто-то спрашивал миссис Харвелл около пяти часов. Он ещё не заступил на дежурство, а просто распивал чаи и сплетничал с дневным швейцаром. Дневной швейцар провёл посетителя в вестибюль, и тот заявил, что желает видеть миссис Харвелл. Ну, ему объяснили, что миссис Харвелл отсутствует нескольких дней, и тогда он занервничал. Он сказал, что является другом семьи и у него есть для неё срочное сообщение. И он попросил адрес, по которому её можно найти. Ну, дневной швейцар не был уверен, что должен дать адрес, поэтому проконсультировался с мистером Джейсоном, и они решили, что, поскольку джентльмен выглядел очень приличным, можно сообщить ему адрес. Мистер Джейсон давно забыл об этом деле и вспомнил только тогда, когда мы поинтересовались, не было ли в тот день чего-то необычного.

— Я так понимаю, он дал описание?

— Между нами говоря, у нас имеется прекрасное описание. И оно соответствует одному из описаний, данных контролёром на Хэмптонской станции. Мужчина, который не ездит через Хэмптонскую станцию регулярно, прибыл вечером 27-ого февраля и, как заявлено, не сел на обратный поезд тем вечером.

— Всё любопытнее и любопытнее, Чарльз. Этот мужчина, конечно, не может быть таинственным гостем на ужине у миссис Харвелл, поскольку, если бы она его пригласила, то дала бы и адрес.

— Ну, — задумался Чарльз, — он мог быть гостем, который что-то неправильно понял и предположил, что приглашён на ужин в Хайд-Хаус…

— Нет, Чарльз, он пришёл в Хайд-Хаус слишком рано: он попал в тот неприятный промежуток между чаем и коктейлями и слишком рано для обеда. И он не мог просто потерять адрес, не так ли? Поскольку в таком случае он просто сказал бы об этом швейцарам. Нет, не думаю, что он был тем ожидаемым гостем. Ты объявил его в розыск?

— Собираюсь. Мы только что напечатали описание и составили фоторобот. — Чарльз передал Уимзи через стол плакат.

— Незачем объявлять розыск, — сказал Уимзи. — Я знаю, кто это. Клод Эймери. Разве вы его ещё не разыскали? Между прочим, Чарльз, я должен буду кое-чем заняться в течение нескольких дней. Не делай глупостей, пока я отвернулся.

— Харриет, боюсь, что у меня сегодня появилась срочная работа. Надеюсь вернуться вовремя, чтобы сопровождать тебя на приём к Ширману, но я должен закончить дело во что бы то ни стало, сколько бы времени оно ни заняло. Ты сможешь пойти, как было условлено? Я присоединюсь позже, если смогу.

Харриет отложила утреннюю газету.

— Конечно, Питер. Сегодня я, так или иначе, собиралась поработать в Лондонской библиотеке. [133]

Он на секунду замешкался у двери в комнату для завтрака. Затем быстро подошёл к ней и поцеловал в щёку.

«Интересно, что всё это значит? — подумала Харриет. — Очевидно, что-то важное. Но, без сомнения, Питер скоро всё расскажет». Она переключила своё внимание на работу.

Её жизнь, казалось, просто вывернулась наизнанку. До того, как она вышла замуж за Питера, её профессиональная жизнь была относительно лёгкой, а частная — казалась полной серьёзных, кажущихся непреодолимыми трудностей. Она была вынуждена держать двери в свою личную жизнь плотно запертыми, и как машинный двигатель, работать только на половине цилиндров. И теперь её частная жизнь оказалась смехотворно лёгкой, все готовы были угодить, а внутренние тигры оказались пушистыми мурлыкающими котятами, но, как будто для того, чтобы поддержать некий секретный фундаментальный баланс, опровергнуть клише «и с тех пор жили счастливо до самой смерти» и не давать витать в облаках, работа сделалась неимоверно трудной.