Престолы, Господства

— Должен? Сделает ли это его раскаяние более острым, если он и так полон раскаяния? Доктор Джонсон сказал где-то, что воспоминание о преступлении, совершённом напрасно, было самым болезненным из всех размышлений. Но, Харриет, у меня сейчас нет свободного времени для Харвелла.

— Конечно, — сказала она. — Ступай и возвращайся как можно быстрее.

— Весь шар земной готов я облететь за полчаса. [220]

Дверь библиотеки закрылась позади него.

В холле послышались голоса. А затем в доме наступила тишина: не было слышно перемещения слуг, и постепенно атмосфера присутствия Питера растаяла.

Харриет мерила шагами библиотеку. Она закурила балканскую сигарету «Собрани» [221] и погасила её, докурив лишь до половины. Ей в голову пришла ужасная мысль, и думала она не о Лоуренса Харвелле, а о Розамунде. Что будет справедливее по отношению к ней? Действительно ли начинает проявляться женская солидарность?

«При жизни она не была женщиной такого типа, с которой я могла бы дружить, — напомнила себе Харриет. — Но всё же я действительно испытываю желание помочь её призраку».

Записку нужно показать Харвеллу — в этом она была уверена. И как можно скорее: у него осталось не так уж много времени. Но как? Она позвонила своему шурину.

— Чарльз, если бы я захотела навестить Лоуренса Харвелла, как я могла бы это сделать?

— Арестованные до суда могут принимать посетителей, — сказал он, бодро. — Вы лишь узнайте приёмные часы и приезжайте. Он находится в «Скрабз». [222] Но… — Он остановился, так как ему пришло в голову, что уж кто-кто, а Харриет должна отлично знать, что заключённые до суда могут принимать посетителей, и его предложение ей посетить тюрьму может выглядеть бестактным. — А что говорит Питер? — спросил он.

— Его снова вызвали.

— Не повезло, — вздохнул Чарльз. — Мне не нравится, когда это происходит слишком часто — не могу отделаться от мысли, что где-то в мире возникла серьёзная проблема. В наши дни в это легко верится. Разве нельзя подождать, пока он не вернётся?

— Это походит на зубную боль и боязнь дантиста, — сказала она ему. — Лучше покончить с этим побыстрее.

— Ну, вам лучше знать. Но, Харриет, я действительно надеюсь, что если вам будет когда-нибудь одиноко или грустно… ну, Мэри будет рада вас видеть в любое время.

— Спасибо, Чарльз, я буду помнить об этом.

Она всё ещё колебалась. А затем подумала, что, если не наберётся храбрости, чтобы вновь войти в стены тюрьмы, то вынуждена будет всегда жить с сознанием собственной трусости. Что даже любовь Питера, её оправдание, кольцо на пальце не смогли освободить её от последствий обвинения в убийстве Филипа Бойса, оставив её неспособной сделать то, что она считает должным. Тогда она разыскала номер нужного телефона, узнала приёмные часы и надела пальто. Подойдя к столу Питера — он не был заперт, —  она нашла записку Розамунды, положила её в карман и вышла.

Это была, конечно, другая тюрьма. Харриет удалось справиться с собой и спокойно подойти к воротам, доложить о себе и усесться в вестибюле. Лишь когда охрана повела её в комнату свиданий, и ей пришлось идти с надзирателем по коридорам, что сопровождалось грохотом ключей, когда открывали охранные ворота, и ужасным лязгом самих ворот, захлопнувшихся позади неё, она почувствовала страх. Это место пахло человеческим страданием; где-то кто-то кричал, и звук усиливался и отражался эхом в железе и камне. Но когда она села на одном конце стола лицом к Харвеллу, сидящему напротив, когда в небольшом боковом оконце показался кажущийся знакомым силуэт человека, смотрящего через стекло, когда позади лязгнула закрывшаяся дверь, и она услышала звук замка, горькие воспоминания о прошлом всколыхнулись, стремясь наброситься на неё и подавить. Но эти же воспоминания помогли ей, поскольку она обнаружила, что помнит и как отвлечься от окружающего, сузить окружающий мир и сосредоточить внимание только на том, что произойдёт в следующие несколько минут, отстраняясь, как испуганная лошадь, от любых перспектив, отдалённых больше, чем на час.

Она перевела взгляд на мрачного молчаливого человека, сидящего напротив. Его львиная наружность и желтовато-коричневые волосы напомнили ей о звере в зоопарке. Его глаза были полны уныния, но он пристально смотрел на неё.

— Вы? — произнёс он наконец. — Зачем вы пришли?

— У меня есть что-то, что я должна вам сказать.

— Ваш проклятый муж знает, что вы здесь?

Она постаралась не заметить оскорбления.

— Между прочим, нет, — ответила она.

— А что бы он сказал, если бы узнал? Я не позволил бы своей жене идти и разговаривать с убийцами. Но, правда, я и не тратил своё время на их поимку. Это у вас семейное увлечение?

— Мистер Харвелл, может быть я лучше понимаю, что вы чувствуете, чем вы сами.

— О, в самом деле? Но вы-то фактически не совершали убийства, не так ли? Знаете, каково это чувствовать, что ты убил человека?

— Простите, с моей стороны это было бестактностью. Я не могу вообразить, что это значит… как чувствовать себя при этом.

— Тогда зачем вы здесь? Пришли, чтобы пощеголять своей невиновностью перед носом виновного?