Престолы, Господства

— Пусть так. Харвелл обедал в своём клубе и, как заметили, уехал в девять вечера. Он мог пойти домой в гараж в Хайд-Хаусе и взять автомобиль — положим на это, скажем, пятнадцать минут, не больше. Он мог поехать в Хэмптон и прибыть туда чуть позже десяти; он мог затем возвратился в Лондон и устроить перебранку, входя в квартиру. Но до полуночи он не мог убить жену, потому что Эймери видел её живой в час ночи. И он не мог покинуть квартиру и возвратился в Хэмптон рано утром, потому что в полночь швейцары запирают все двери и держат их запертыми до половины седьмого. Приходится просить их выпустить вас, а они никого не выпускали. Таким образом, он не уезжал ранее шести тридцати на следующее утро. Видишь, Уимзи, Харвелл чист. И ты не можешь вот так просто взять и отбросить такой факт: парень любил свою жену и ничего не выгадывал от её смерти.

— Известны случаи, когда некто, кого ты любишь, заставляет невыносимо страдать, — сказал Уимзи.

— Кто способен постигнуть тайны человеческого сердца? Но сравни алиби Харвелла со всякой трухлявой мешаниной, предлагаемой другими подозреваемыми.

— Очень хорошо, давай. Наши шантажисты?

— Ну, они признают, что находились в Хэмптоне, скрываясь в саду и имея преступные намерения.

— Но?

— Но ни один из отпечатков пальцев в доме не принадлежит ни одному из них. И у них очень туманный мотив. Они не могли хотеть убить её, потому что мёртвая Розамунда для них совершенно бесполезна. Они, возможно, собирались припугнуть её и перестарались. Брауна не даром прозвали Бэшером, и вообще он человек, которого называют тяжёлым.

— Возможно, идя на злое дело, они надели перчатки?

— Вполне возможно. Они — из той мелкой шантрапы, кто знает про отпечатки и чьи пальчики известны полиции. Думаю, мы могли бы поднажать на них, но… Дело вот в чём, Питер: они утверждают, что их подбросили в город около полуночи на грузовике, идущем в Гарден, и, если мы найдём водителя и он подтвердит их рассказ, то они покинули сцену слишком рано — Эймери утверждает, что видел миссис Харвелл живой после полуночи.

— И, как я понимаю, ты рассчитываешь обнаружить водителя?

— Да.

— Наверное, ты прав, Чарльз, но мы не можем отбросить их до этого. Теперь Эймери.

— Ну, по правде говоря, думаю, что он — наш человек. Его рассказ — полная бессмыслица.

— Тем не менее, давай рассмотрим и его. Он хотел видеть Розамунду. Он добыл адрес у швейцара в квартире и приехал сюда. Розамунда впустила его и дала ему бокал хереса, затем она его выпроводила. Вместо того, чтобы уйти, он слоняется полночи на холоде. Около девяти идёт ужинать, затем возвращается в сад. Видит автомобиль, стоящий там. Не знает, что за автомобиль. Опять бродит вокруг, видит, или скорее слышит, как автомобиль уезжает. Люди слышат, как он что-то бормочет в сарае, но, кажется, он никого снаружи не замечает. Смотрит в окна и видит, что Розамунда сидит у камина. Она игнорирует его, после чего он возвращается в Лондон, большую часть расстояния идя пешком.

— Примерно так. Странное и необычное поведение в ночь преступления, да и мотив крепкий как танк. Она отвергла его, он рассвирепел и убил её. И вспомни, что он изменил свои показания: пока мы не нашли его отпечатки на бокале, он отрицал, что когда-либо был в бунгало.

— Да, это правда. Но тем не менее, что-то во всём этом беспокоит моё старое серое вещество, Чарльз. Если Эймери говорит правду, его история полностью реабилитирует других подозреваемых. Поэтому, возможно, это сделал он. Но, если он это сделал, почему он рассказал историю, которая все подозрения бросает именно на него? А если он лжёт, это ещё непонятнее.

— Нет, Питер, он просто не понимает, какие выводы следуют из его истории. Он не детектив. А кроме того, мы же основываемся не только на его рассказе. Есть оценка патологоанатома о времени смерти.

— Да. Но она даёт слишком широкие и нечёткие границы, Чарльз. Предположим, что правильным является самое раннее время, что даёт нам одиннадцать вечера, так ведь? Тогда, если отбросить показания Эймери, который видел жертву позже, преступление мог совершить Харвелл или наши весёлые шантажисты. Если верна другая граница — два ночи — то действительно, убить мог только Эймери или наш ночной убийца из Санбери.

— Мы всё ещё ищем его.

— Ладно, а теперь взгляни сюда. Это снимки, которые Бантер сделал для меня. Кровать, с которой сняли тело.

Чарльз взял фотографии, которые Уимзи передал ему через стол.

— Что ты видишь?

— Две вмятины в подушках.

— Ну, правая соответствует голове трупа в положении, в котором его нашли. Требуется объяснить левую.

— Второй человек рядом с ней в кровати?

— Второй человек, возможно. Но не совсем в кровати: она лежала поверх простыней, а не между ними, не так ли? И она не раздета, Чарльз. Та белая штуковина в обтяжку на ней — это вечернее платье, а не ночная рубашка.

— Оно задралось, не так ли? Возможно, женщина бросилась к кровати в спешке?