Преступление без наказания: Документальные повести

На Земле нет могилы Николая Гумилева, с крестом, куда можно прийти поклониться, положить цветы, вспомнить стихи. Враги поэзии зверски убили и воровски спрятали тело поэта, хотели умертвить и дух, приговорили стихи к высшей мере наказания — умолчанию и запрету, хотели вычеркнуть из человеческой памяти имя — авось не воскреснет. Но тут оказались бессильны.

Кончился век, кончилось тысячелетие. Осенью 2002 года на месте казни, на бывшем артполигоне в Ковалевском лесу появилась памятная доска: «Здесь расстрелян поэт Николай Гумилев».

Говорил же он когда-то Ахматовой, без всякой гордыни, а как посвященный и призванный, и она запомнила:

— Я сейчас почувствовал, что моя смерть не будет моим концом, что я как-то останусь… может быть…

Это было в 1918-м, в Духов день, когда они последний раз вместе навещали сына, жившего у бабушки в Бежецке.

Однажды — прошло уже несколько лет после гибели Гумилева, шел 1925-й — Ахматовой приснился сон. Будто они снова вместе.

— Мы не думали, что ты жив. Подумай, сколько лет! Тебе плохо было? — спрашивает она.

Он отвечает, что да, ему очень плохо было, он много скитался, в Сибири где-то…

Она говорит, что собирается его биография.

— Так в чем же дело? Я с вами опять, со всеми… О чем же говорить?

БОГ ХРАНИТ ВСЕ deus conservat omnia

Роковая вечеринка

Акума

Гумилевушка

«Пшик» — и нет нашего Иосифа!

Единственный хороший поступок Иосифа Виссарионовича

Ходим строем, поем хором

Гумилев, сын Гумилева

Я, кажется, сделал открытие

Полумонахиня-полублудница

Не теряйте отчаяния!

Ученые сажали ученых

Потомок Чингисхана

Ахматову — арестовать!

Гуннов можно, стихи нельзя

Жилец

Эта высокая латынь — «Deus conservat omnia» — вплетена в герб славного рода графов Шереметевых. Старинное выражение утешает нас с арки в парадном дворе их дворца в Петербурге.

Тридцать пять лет, основную часть жизни, Анна Ахматова прожила во флигеле этого дворца на Фонтанке — в Фонтанном доме. И последний московский дом, Институт Склифосовского, бывший Странноприимный дом Шереметевых, куда привезли ее бездыханную, почившую в Бозе, в Боге упокоившуюся, осеняет крылатая фраза из древнего герба.

Она стала эпиграфом ахматовского эпоса — «Поэмы без героя» да и всей ее жизни.

Бог хранит все, но и от человека требуется усилие, чтобы спасти свою память, сплетенную из множества судеб. Великая Анна Ахматова такое усилие сделала.

Ей выпала доля быть в России XX века хранителем красоты и памяти, чудом уцелевшим, драгоценным звеном в цепочке поколений.

Не будь такого звена — прервется связь времен.

— Вы верующий?

— Я глубоко религиозный…

— Какой же вы советский ученый, вы — мракобес.

— В известной мере это так. Должен сказать, что на формирование моей идеологии повлияла семейная традиция.

— А именно?

— Моя мать — Ахматова Анна Андреевна — тоже человек религиозный.

— Это та самая поэтесса Ахматова, антипатриотическое творчество которой в 1946 году было осуждено советской общественностью?

— Да, это моя мать…

— А кто ваш отец?

— Дореволюционный поэт Гумилев Николай Степанович…

— Тот самый Гумилев, который до Октябрьской революции являлся одним из руководителей реакционного направления в поэзии, а затем был активным участником белогвардейского заговора, имевшего целью насильственное свержение советской власти?

— Да, расстрелянный в 1921 году органами советской власти за участие в антисоветском заговоре Гумилев является моим отцом…

Лефортовская тюрьма. Идет допрос Льва Гумилева.

Роковая вечеринка

В тот вечер — 25 мая 1935-го — на квартире профессора Пунина во флигеле Шереметевского дворца на Фонтанке случились гости. За столом кроме самого Николая Николаевича, его жены Анны Андреевны Ахматовой и пасынка — Льва Гумилева были еще двое: друг Левы по университету, тоже студент истфака Аркадий Борин и Вера Аникеева, маленькая, хрупкая искусствоведка, коллега хозяина по Академии художеств. Да и эти двое были, можно сказать, почти свои.

Дружба с Аркадием началась так. Однажды, в начале года, на лекции по французскому языку Лева послал ему записку: «Мне ясно, что Вы вполне интеллигентный человек, и мне непонятно, почему мы с вами не дружны». С тех пор Аркадий зачастил на Фонтанку. Родом из провинции, в прошлом электромонтер, с умелыми руками, он охотно брался за всякие поделки в запущенном доме гуманитариев — чинил мебель, дверные замки — а по вечерам обычно приглашался к ужину, вместе со всеми. Будучи старше своего друга на пять лет, знал он в их будущей профессии — истории — несравненно меньше, интеллектом не блистал, но жадно все слушал и впитывал, а иногда даже отважно возражал, когда Леву уж слишком заносило.

И в этот раз не только ели-пили, но и вполне доверительно и горячо разговорились, в том числе и о политике…