Преступление без наказания (сборник)

— Это «Скрипач» Косульского. Он его отказался продать за десять тысяч марок.

— Плохо видно, — посетовала я, — но мне кажется, что я бы отказалась купить эту картину даже за десять марок. Почтовых.

— Ольга, это новое искусство, и тут нужен опыт в оценке, — наставительно сказал Роман. — Он талантлив. Вы Шемякина знаете?

— Он ничто в сравнении с Косульским? — догадалась я.

— Ну примерно.

Роман даже не обиделся, хотя уже и мог бы.

— Сейчас я сориентируюсь и познакомлю вас с моими друзьями, — обрадовал меня Роман, — но для начала хотелось бы определить, где тут фуршет…

–..был, — закончила я его фразу.

Мне здесь начинало нравиться. Давненько я не окуналась в такое искреннее разгильдяйство.

Роман не расслышал моей реплики Он героически оттолкнул от меня трех сцепившихся друг с другом живописцев, выясняющих, кто у кого что украл, и я подумала, что пока отпускать его на разведку нельзя: чревато…

— А здесь только художники? — спросила я, начиная разговор и видя, что Роман сам до этого почему-то не поднимается.

— Ну что вы, Ольга, — ответил Роман, тоже закуривая. — Общество здесь самое смешанное, если не сказать смешное. Можно встретить кого угодно.

От артистов до бомжей. Хотя между ними иногда и не существует разницы. Все зависит от периодов финансовых и творческих.

— Любопытно, — сказала я, отметив литературность фразы, и подстегнула Романа дальше. — Ну, например.

— А вот посмотрите во-он туда. — Роман, вытянув руку с сигаретой, оттолкнул очередного нетрезвого покусителя на мое спокойствие и показал куда-то в толпу, плотно тусующуюся перед нами. Второй рукой он очень легко обнял меня за плечи, поворачивая влево, надо думать, чтобы мне было лучше видно, да и оставил ее на плече, словно позабыв об этом. Я промолчала, будто не заметила. Мне стало еще интереснее, хотя все равно сие действо на презентацию было похоже, как наша карасевская самодеятельность на Малый театр. Ну, да назвавшись гостем живописцев, отбой давать было поздно.

— А что там такое? — спросила я, не понимая, куда мне смотреть: то ли на повизгивающих девочек в коротеньких юбчонках, то ли на промелькнувшего в полумраке знакомого гориллообразного скульптора.

— А вон видите, Ольга, почти напротив нас, у картины седого нечесаного старика рядом с девушкой? Это наш местный суперстар по фамилии Альтшайзер. Знаете такого?

— Вообще-то слышала, — пробормотала я, вглядываясь в суперстара и думая уже совершенно о другом. Я и не ожидала в этом злачном двусмысленном месте такой встречи. А Роман продолжал:

— Интересная личность, между прочим, по-своему, конечно. Не знаю, почему, но его считают нашим тарасовским Райкиным, однако общего между ними только национальность и не более того. Так вот этот, прошу прощения, артист, считает себя несомненно творческой личностью и известен как коллекционер живописи. Вам это интересно?

— Да, да, — проговорила я, делая шаг в толпу и беря курс на Альтшайзера, беседующего с высокой девушкой и размахивающего перед ней руками.

Сразу и непонятно было, то ли он репетировал Отелло, то ли рассказывал анекдот. Однако я продолжала внимательно слушать, потому что как женщина имела интерес к точной информации, а как журналист питала страсть к сплетням.

Роман, угадав направление моего движения, тоже врезался в толпу, и мы пошли через нее как два ледокола.

— Когда Альтшайзер появляется у нас в фонде, то словно предупреждающий крик проносится как сигнал о землетрясении. Понимаете, Ольга, художники — люди небогатые, и им часто бывает важно продать картину хоть за какие-то деньги, чтобы купить краски и батон хлеба. Альтшайзер же никогда не платит. Он прилипает как банный лист к одному месту и цыганит до тех пор, пока ему хоть что-то не подарят. Вся его так называемая коллекция производит сильнейшее впечатление халявы, и, так как он сам ничего не заплатил ни за одну картину, так она ничего и не стоит… Хотите с ним поговорить? А, понимаю, журналистский профессионализм заговорил…

Роман все-таки опустил руку с моего плеча, потому что, если бы он продолжал ее там удерживать, мы были бы похожи на слепого с поводырем. Роль поводыря в данном случае предназначалась мне.

Мы практически без потерь пересекли человеческие заграждения, и Роман, не переставая развлекать меня беседой, продолжал:

— Однажды завалился и ко мне. Представляете: буквально выпросил Христа ради, невзирая на свое еврейское происхождение, один этюд… Я нарисовал как-то вечер в парке и неплохо поймал цветовые пятна в луже… — Роман замолчал и отпихнул от себя одного из талантливых скульпторов, попавшегося на пути. Я заподозрила профессию по фигуре: и этот парень был такой же небольшой гориллой, как и предыдущий.

До Альтшайзера осталось уже метров пять, и Роман немного сбавил скорость. Наклонившись ко мне, заговорил быстрее и тише, стараясь закончить до того, как мы подойдем к нему: