Преступление доктора Паровозова

— Сонька, пожрать что-нибудь осталось?

— Ой, доктор, а вы не ужинали? — Сонька сочувственно так спрашивает.

А я и не обедал, да, в принципе, и не завтракал, но говорить об этом не стал. Не из деликатности, а просто лень.

— Давайте я найду что-нибудь, я быстро! — Сонька — баба добрая, правда, малость бестолковая.

— Да ладно тебе, Сонь, не суетись, спасибо. Да и что тут найдешь, в два часа ночи? Лучше спать иди.

Я еще минут пять ее прогонял, наконец ушла. А сам на кухню отправился, а вдруг там что-нибудь да осталось.

Не успел выключателем щелкнуть, как пол на кухне зашевелился и брызнул во все стороны. Это потревоженная стая огромных тараканов побежала от меня по щелям прятаться. Тараканы здесь, как и все остальное, какие-то доисторические. Невероятных размеров, черные, под ногами хрустят, словно битое стекло. Пришлось взять паузу, пусть себе бегут в свои тайные квартиры.

Теперь можно спокойно, не бегая по членистоногим, плеснуть воды в чайник, плиту включить. Немного погодя огромный алюминиевый чайник весело засвистел, создавая некое подобие домашнего уюта. Начал было по кастрюлям шарить, съестное искать, да уже нет, конечно, ничего. Все пусто, только в одной ко дну прилипли холодные резиновые макароны. Греть неохота, тарелок чистых нет, но ничего, мы не гордые, можем прямо из кастрюли поесть. С неимоверным удовольствием я опустился на стул, поставил кастрюлю себе на колени и стал скрести ложкой по днищу.

Сразу Женя Лапутин вспомнился, мой давнишний приятель. Мастер парадоксальных вопросов.

— Ты заметил, что коммунисты очень любят макаронами закусывать?

Мы с ним раньше в другой больнице работали. Женька в нейрохирургии, а я в реанимации.

— А почему, Жень, макаронами и почему коммунисты?

— Да блюют они у меня в смотровой этими самыми макаронами! Я точно знаю, если ко мне коммуниста после ноябрьской демонстрации привозят, обязательно будет макаронами блевать! Наши коммунисты в глубине души итальянцы, без макарон не могут.

Справедливости ради нужно сказать, что Женька уже никаких блюющих макаронами коммунистов не лечит, у него давно другой контингент. Он нынче известный хирург-пластик и одновременно с этим модный писатель. Как это уживается в нем, непонятно. Хотя неординарные личности они своей особой жизнью живут, так что удивляться тут нечему.

Вдруг, откуда ни возьмись, появилась Сонька. Принесла сахар, заварку, печенье и даже сырок плавленый. Тут и чайник весьма кстати закипел.

— Соня! Откуда богатство такое? Магазин грабанула?

— Да у больного одного попросила, из палаты Сергея Донатыча, он в туалет встал, а я тут как тут! Говорю, доктор наш голодный пришел, всю ночь раненых оперировал, даже не ужинал. Он мне и дал, что у самого было.

— Слушай, тебе бы не медсестрой, а снабженцем работать! Давай уж тогда бери кружку, вместе посидим.

— Доктор, а раненых много сегодня?

— Хватает. Чувствую, еще и завтра везти будут.

— А кто они, раненые эти? Как его… баркашовцы?

— Да какие еще баркашовцы, так, прохожие, зеваки. Поглазеть сдуру пришли, там их и подстрелили. А боевиков — тех наверняка в тюремном лазарете пользуют.

— Да что ж такое делается, в Москве по людям стреляют! Из танков стреляют!

— И не говори, — вяло соглашаюсь я. — А что там по телевизору показывали вечером?

— Так арестовали этих, и Руцкого, и Хасбулатова, в автобус посадили и увезли. А Белый дом как загорелся, так его, говорят, до сих пор потушить не могут. Зато к ночи ближе уже и стрелять перестали. Вот вы, доктор, когда сейчас шли, выстрелы слышали?

— Утром шел, палили вовсю, а сейчас вроде нет. Знаешь, когда на меня собаки налетели, я уж, честно говоря, не прислушивался! Ладно, Сонь, ты спать иди, спасибо за чай, я и сам скоро лягу. Ключ от двери оставь, хочу перед сном воздухом подышать. Как у нас, все спокойно? Послеоперационных перевязали? Виктор Андреевич где?

— Да вроде нормально, всех перевязали, а Виктор Андреевич третий час как отдыхает! — Сонька заговорщицки подмигнула и указательным пальцем погладила себя по горлу.

Хорошо, что Витя спит, а не колобродит, как обычно, а то мне урезонивать его совсем не хочется.

— Спокойной ночи, доктор!

— Никогда, слышишь, Сонька, никогда не желай спокойной ночи на дежурстве. Плохая примета!

На кухне грязной посуды — как после банкета на триста персон. Все потому, что буфетчица пьет уже второй месяц, а новую поди еще найди. А мне ведь завтра над этими тарелками и кастрюлями умываться.

Еще в начале сентября бригада больничных слесарей поснимала все рукомойники и унитазы для замены на новые. Только потом что-то у них случилось — то ли раковины и унитазы кончились, то ли их сперли, то ли деньги, на них выделенные, пропили. Во всяком случае, больше ни один слесарь у нас не появлялся, а умываться теперь можно лишь в кухне над цинковым корытом мойки. И унитаз остался один на два этажа, и это в урологическом отделении, слава которого гремела когда-то на всю Москву.