Преступление и совесть

— Неплохая идея, — согласился Яша, — но было бы еще лучше, если бы рабочие киевских предприятий, и не только киевских, тоже протестовали. Забастовка! О, это было бы великолепно!

Студенты подогревали друг друга, рисуя картины возможных действий. Во всяком случае, листовки должны попасть в руки широких масс — на этом они сошлись.

Яша даже высказал мысль, что Настя Шишова с помощью отца, вероятно, достанет билет хотя бы на первое заседание суда, а потом сможет сделать так, чтобы листовки попали куда следует.

— Хотя ты же знаешь, Стасик, там будет строго провентилированная публика — высокие чиновники, городская администрация, военные, а на них не влияют такие честные слова.

За несколько дней до начала процесса Петр Костенко получил из петербургской редакции «Правда труда» письмо с приложением воззвания, которое позже было опубликовано в той же газете, что и резолюция, принятая на рижских заводах. Поняв, что нужно сделать с воззванием, Костенко сразу же созвал некоторых рабочих завода Гретер-Криванек к Федору Гусеву на Демиевку. «Неплохо было бы познакомить с этим воззванием все цеха, — подумал он, — но это опасно». В дни, предшествующие началу процесса, полиция, охранка и жандармерия — эта святая троица — были особенно внимательны и напряженно следили за каждым мало-мальски значительным рабочим сборищем. Вот даже сегодня, когда Костенко в перерыве подошел к группе рабочих во дворе, возле них немедленно появился Никифор Пилипенко — уродливый тип с большими ушами и широким, распластанным носом, его рабочие давно считали чужаком, держали под подозрением.

— Иди, иди, тут тебе нечего нюхать, уходи подальше, — спроваживали его.

Пилипенко что-то пробурчал, отошел в сторону. Но через минуту снова вырос возле Костенко и его товарищей.

— Где тебя не сеют, там ты вырастаешь, гнилой гриб, — накинулись на него рабочие.

Петр Костенко повернулся и поманил Пилипенко пальцем.

— Скажи, Пилипенко, ты когда-нибудь собирал грибы в лесу?

— Собирал, агитатор, собирал.

— Так ты должен знать, что есть такой гриб, который называют поганка… Так вот этот гриб-паразит и ядовит, и вонюч.

Рабочие рассмеялись, окружили Пилипенко и стали насмехаться над ним.

А тот и в ус не дул, таращил глаза, будто ничего не понимал.

— Понимаешь, Пилипенко, о чем Петро тебе говорил? — спросили у него.

— Нет, — повертел он головой, и широкие ноздри его раздулись, словно хотели вдохнуть побольше воздуха.

— Тяни, тяни своими паршивыми ноздрями, — заговорил Павлов, солидный, пожилой рабочий. Схватив Пилипенко за шиворот, он приподнял его, приговаривая: — Костенко говорил, что от такого гриба воняет… Понял? Убирайся отсюда и не порть воздух. Сколько раз тебе говорено, чтобы сюда носа не совал, а ты все лезешь! — Павлов оттолкнул его так, что «гриб» откатился далеко от рабочих.

— Я вам, агитаторы, покажу «поганый гриб»…

— Покажи, покажи! Кыш-кыш отсюда, — похлопывал в ладоши добродушный Павлов. Затем повернулся к рабочим: — Я сегодня сам видал, как он крутился возле Кулябко, когда тот появился в механическом цехе, чтобы что-нибудь пронюхать.

— А что, Кулябко сегодня был здесь? — переспросил Костенко. — Надо соблюдать осторожность, — сказал он, а затем уже более спокойно: — Попрошу вас сегодня вечером зайти к Гусеву в Острожный переулок. А теперь расходитесь.

Когда Костенко, Тимка Вайс с Павловым и другими рабочими вышли из заводских ворот, они заметили, что Пилипенко припал к щели в заборе. Павлов мигнул Костенко: ему, мол, хочется подойти к этому парню и, пока он так занят подсматриванием через щель, дать несколько пинков. Но Костенко повертел головой — нет, не стоит связываться с поганым грибом. Придет час и для него, а теперь очень уж напряженное время.

Недалеко от заводской территории рабочим повстречались Николай и Сергей — та пара молодых рабочих, которых Костенко начал приближать к своей группе, и он решил пригласить их к Гусеву.

— Сережа, Микола, приходите сегодня к Федору Николаевичу.

— Какой такой Федор Николаевич?

— Ну, к Гусеву, знаете ведь, где он живет.

— А что там будем делать? — спросил Сергей.

— Приходите — увидите и услышите.

После ухода молодых ребят Тимка выговаривал Костенко:

— Не нужно было приглашать их, к чему они тебе? Не знаешь, что ли, — ненадежные ребята.

— Надо приблизить их, из них выйдет толк.

— Могила исправит, — отрезал Тимка.

— Какой ты горячий, Тимка! Тебя бы послушать, мы бы многих от себя оттолкнули.

— Знаешь, Петро, мне думается, что в нашем деле нужно быть более разборчивыми, не каждому можно доверять…

— То правда, не каждому… Отбирать нужно — это правда. Но та пара, мне кажется, прислушивается к нашим разговорам, поэтому можно рискнуть. Нам дорог каждый человек, — горячился Костенко. При этом у него запылали щеки и он, по обыкновению, потер их сильной рукой. — Понимаешь, Тимка?