Преступление, искупление и Голливуд

Мэйв наконец-то устала от моих выкрутасов, от наших ссор, моих угроз съехать и собственных вывертов. Она решила уйти. Было тяжелее, чем я думал. Я снова стал отцом-одиночкой и вскоре потерял квартиру в Венисе, потому что повздорил с владельцем здания – суровой старухой ирландско-американского происхождения. Она попросила меня съехать. Помогла Мэйв – нашла мне квартиру в Санта-Монике недалеко от школы детей.

Я скучал по Мэйв. По выходным я готовил детям завтраки: тряс кастрюлями, шумел, разбрасывал вокруг муку, делая вид, что я мастер-шеф, а потом выходил из кухни со стопками идеальных блинчиков, которые тайком делал из готовой покупной смеси. Я не хотел быть похожим на своего отца и уже долгое время провел за тюремными стенами, чтобы понять, как строятся нормальные семьи. Они держались на любви, а не на ненависти. Их стержнями были отцы, которые не боялись говорить детям «я тебя люблю».

Я ничего не требовал и не ждал от своих детей, просто хотел, чтобы они чувствовали себя любимыми. Мой отец прекрасно ладил с моими кузенами и соседской ребятней, но только не со мной. Он вел себя так, словно со мной что-то было не так, никогда не проявлял ко мне внимания и ласки. Он никогда не говорил, что любит меня. Поэтому сам я не обращал внимания на других детей, если мои были рядом. Я постоянно говорил, что люблю их – и наедине, и в присутствии других людей. Даниэлла целовала меня, я чмокал сыновей. Им мои поцелуи не нравились, но я целовал их все равно.

Гилберт занимался бейсболом, но до Бейба Рута[51] ему было далеко. Его команда состояла из неудачников, которых не взяли в основной состав. Я иногда помогал их тренеру и каждую неделю видел, как отцы орут на своих сыновей. Детям в своей команде я говорил:

– Не переживайте, мне все равно, как хорошо вы орудуете битой. Просто постарайтесь сделать аут. Играйте, как можете.

Наша команда не выиграла ни одной игры за сезон, но дети старались изо всех сил. На послематчевых разборах я обычно задавал им вопрос:

– Что делают неудачники по жизни?

И они отвечали:

– Сдаются, мистер Трехо!

Когда малыш Дэнни приезжал в гости из Ломпока, я отводил всех детей в «Фабрику чизкейков» на Марина дель Рей. Сыновья садились в машину, Даниэлла поднимала на меня глазенки и лепетала:

– Папочка, – а потом морщила лицо, как старушка, и протягивала ручки. – Моя сумочка!

Она повсюду таскала с собой сумочки – это видно даже по ее детским фотографиям. Я закрывал машину, поднимался на второй этаж, хватал ее сумочку, мчался вниз, она внимательно осматривала мою добычу и спрашивала:

– Она подходит к моим туфелькам?

Она так невинно это говорила, что я еле сдерживал смех. Для Даниэллы все было серьезно, поэтому мы вместе поднимались обратно в квартиру и выбирали сумочку, которая подходит к ее ботиночкам. Даниэлла научила меня многому, но прежде всего – терпению.

Когда малыш Дэнни и Гилберт в шутку возились на ковре, мы с Даниэллой обычно сидели на диване и хрустели вкусняшками, наблюдая за ними.

– Мальчишки воняют! – пищала она.

– Ты права, – соглашался я. – Еще как.

А однажды она сказала:

– Глупо причинять боль просто так.

Устами младенца глаголет истина. В детстве мне приходилось быть жестоким, чтобы выжить. В тюрьме я потерял способность спорить или злиться – сразу впадал в ярость. Она – лучшая защита, с ее помощью легко убивать в случае необходимости. Когда я вышел из тюрьмы и начал возить пациентов на судебные заседания, то был поражен, как спорят между собой адвокаты. Я все ждал, когда они начнут бить друг другу морды. Там, откуда я родом, убийство было единственным итогом любого спора. Я хотел, чтобы мои дети умели защищать себя – даже Даниэлла позже ходила на бокс. Но сам пытался научить их, что драка – последний способ решения конфликтов.

Потасовки мальчишек были для меня обычным делом. Оба моих сына умели драться – у них это было в крови, как и у всех мужчин из рода Трехо. Но у Гилберта было еще одно секретное оружие. Я перестал ругаться с ним, когда ему исполнилось пять, потому что уже с раннего возраста он начал выигрывать в любом споре. Он стал таким прошаренным манипулятором, что я тайно надеялся, что в будущем он станет адвокатом, а не ответчиком.

Сидя с Даниэллой на диване, бросаясь попкорном в малыша Дэнни и Гилберта, я мечтал о том, чтобы дети оставались такими как можно дольше, а их падения всегда смягчал мягкий ковер.

Хотя теперь мы жили дальше от пляжа, мы все равно часто прогуливались до океана и перекусывали в «Придорожном кафе». На пляже была детская площадка, где Гилберт регулярно терял своих игрушечных черепашек-ниндзя. Это место было настоящей черной дырой для игрушек. Иногда я занимался на «Пляже мускулов», а дети сидели на заборе и наблюдали за мной.

В Венисе жили самые разношерстные личности. Там можно было встретить поедателей огня и жонглеров бензопилами. Был один чувак по имени Гарри Перри, который виртуозно играл на гитаре, при этом катаясь на роликах. Все эти психи были моими друзьями и при необходимости присматривали за моими детьми.