Преступление Сильвестра Бонара. Остров пингвинов. Боги жаждут

Отвергнув собственнический строй своего времени и проникая в самую его суть, Франс сбрасывает с собственности все ее фарисейские покровы, изготовленные идеологами буржуазии, и изображает ее как добычу хищников, как результат самого наглого насилия. Наблюдая, как разъяренный человек кромсает зубами нос другого человека, кроткий старец Маэль в простоте душевной не может понять, в чем смысл подобных жестоких схваток,— и на помощь недоумению Маэля приходит его прозорливый спутник, объясняя, что в этой дикой борьбе закладываются основы собственности, а значит, и основы будущего общества и будущей государственности. В такого рода сценах франсовские парадоксы, воплощаясь в реальные образы, еще удваивают свою язвительную силу.

Так же наглядно франсовская ирония проявляет себя и по отношению к религии и церкви. Антихристианская тема проходит через все творчество Франса, начиная с «Коринфской свадьбы». В романе «Таис» она занимает центральное место. Не однажды она возникает и в новеллах Франса. Однако нигде еще атеистические и антицерковные убеждения Франса не выражались при помощи такого жгучего сарказма, как в «Острове пингвинов». Само возникновение пингвинского общества изображается как результат смехотворной ошибки святого Маэля из-за его старческой подслеповатости. По этому поводу Франс инсценирует ученую дискуссию на небесах, в которой принимают участие отцы церкви, учители христианской веры, святые подвижники и сам господь бог. В темпераментной аргументации спорщиков Франс сталкивает между собою различные догматы христианства, демонстрируя их полную логическую несогласованность и абсурдность. Пародией на религиозную казуистику является решение, принятое в конце концов участниками дискуссии: так как пингвины крещены и, в качестве христиан, должны заботиться о спасении души, а между тем, в качестве птиц, душою не обладают, то необходимо устранить это противоречие, наделив их душою и превратив в людей.

В истории Орброзы, многочтимой пингвинской святой, культ которой возник из сочетания корыстного обмана и дремучего невежества, Франс дал еще больше простора своему антирелигиозному пафосу, чем в сценах небесного диспута. Здесь писатель восходит к истокам религиозных легенд. Когда Орброза, лежа в объятиях своего возлюбленного, прислушивается к словам глашатая о том, что страшного дракона, пожирателя пингвинов, может победить лишь невинная дева, тогда эта распутница решает объявить себя призванной на святой подвиг и при соучастии своего любовника, разбойничавшего в обличии дракона, разыгрывает перед толпой, запуганной драконьим маскарадом, инсценировку религиозного чуда.

Не только сама религиозная идея и догматы христианства, но и культ святых, легенды о чудесах подвергаются в «Острове пингвинов» гротескно-ироническому вышучиванию. Религия как орудие политической реакции, католическая церковь как союзница расистов и монархических авантюристов Третьей республики, как фабрикаторша чудес, притупляющих народное сознание, уже подвергалась саркастическому рассмотрению в «Современной истории». Да и тема Орброзы там уже намечена: развращенная девчонка Онорина тешит умиленных слушателей нелепыми россказнями о своих «видениях», чтобы выманивать подачки, которыми она делится с испорченным мальчишкой Изидором на очередном их любовном свидании. Однако тема развратницы и обманщицы, пользующейся религиозным почитанием, получает в «Острове пингвинов» куда более разветвленную и обобщенную трактовку. Культ святой Орброзы искусственно возрождается в «Острове пингвинов» светской чернью новых времен, чтобы служить делу реакции. Франс придает здесь религиозной теме самую острую злободневность.

Такое же соединение исторического обобщения и политической злобы дня наблюдается и в трактовке военной темы. Здесь особенно чувствуется идейно-художественная близость Анатоля Франса к Франсуа Рабле: то и дело за плечами пингвинских вояк старых и новых времен виднеется король Пикрохоль со своими советчиками и вдохновителями, отмеченные позорным клеймом в «Гаргантюа и Пантагрюэле». В «Острове пингвинов» тема войны, давно тревожившая Франса, получает резкую трактовку. Это прежде всего сказалось на изображении Наполеона. Издавна Наполеон был, если можно так выразиться, почти навязчивым образом для Франса,— словно Франс испытывал к нему неугасимую личную вражду.