Преступление в Орсивале

— Оставляю вас здесь главным, господин мировой судья, — обратился он к папаше Планта. — Если я хочу нынче вечером встретиться с императорским прокурором, мне необходимо немедленно пуститься в путь. Сегодня утром, когда вы за мной прислали, его уже не было.

Панаша Планта поклонился.

— Буду вам весьма признателен, — продолжал г-н Домини, — если вы возьмете на себя надзор за окончанием расследования. Доктор Жандрон только что сказал мне, что ему осталось работы на несколько минут, и завтра утром у меня будет его отчет. Надеюсь, что вы позаботитесь опечатать все, что необходимо, а также выставить охрану. Я со своей стороны пришлю архитектора, чтобы снять точный план дома и сада.

— Но, по всей видимости, понадобится дополнительное следствие? — заметил старый судья.

— Не думаю, — уверенным тоном возразил следователь.

Затем он обратился к Лекоку:

— Ну как, господин сыщик, удалось ли вам обнаружить что-нибудь новенькое?

— Я сделал несколько важных находок, — отвечал Лекок, — но прежде, чем высказаться, должен все осмотреть еще раз при дневном свете. Поэтому прошу вашего разрешения, господин следователь, представить вам мой рапорт завтра во второй половине дня. Пока могу сказать, что столь запутанное дело…

Г-н Домини не дал ему договорить.

— А мне это дело вовсе не кажется запутанным! — перебил он. — Напротив, все, по-моему, совершенно ясно.

— И тем не менее я подумал…

— Мне в самом деле жаль, — произнес судебный следователь, — что вас вызвали так поспешно и притом без особой надобности. В настоящее время я располагаю самыми убедительными доказательствами вины обоих лиц, задержанных по моему распоряжению.

Папаша Планта и Лекок обменялись долгими взглядами, в которых читалось глубокое изумление.

— Неужели? — вырвалось у судьи, — Так, значит, вы, сударь, нашли новые улики?

— Я получил нечто более важное, чем улики, — отвечал г-н Домини, со зловещим видом поджав губы. — Я повторно допросил Подшофе, и он дрогнул. Все его нахальство как рукой сняло. Я добился того, что он несколько раз запутался в показаниях и в конце концов признался, что видел убийц.

— Убийц! — вскричал папаша Планта. — Он так и сказал — убийц?

— Во всяком случае, одного из них он видел. Он, правда, уверяет, что не узнал этого человека. На этом мы пока остановились. Но тюремная камера весьма благотворно действует на память. Завтра, после бессонной ночи, мой подопечный несомненно станет откровеннее.

— А что с Гепеном? — тревожно спросил старый судья. — Вы и его допросили еще раз?

— С этим типом и так все ясно, — отрезал г-н Домини.

— Он сознался? — вне себя от изумления спросил Лекок.

Следователь повернулся к полицейскому вполоборота, смерил его недовольным взглядом, сочтя, по-видимому, такой вопрос дерзостью, но все же ответил:

— Гепен ни в чем не сознался, но дела его так или иначе плохи. Вернулись наши лодочники. Они еще не отыскали тела господина де Тремореля и полагают, что оно было унесено течением. Но в конце парка в камышах они нашли вторую туфлю графа, а на середине Сены, под Мостом — обратите внимание на эту деталь, — выловили куртку из грубого сукна, на которой сохранились следы крови.

— И эта куртка принадлежит Гепену? — хором спросили и мировой судья и сыщик.

— Именно ему. Ее опознали все обитатели замка, и сам Гепен безоговорочно подтвердил, что куртка его. Но это еще не все…

Г-н Домини сделал паузу, словно для того, чтобы перевести дыхание, а на самом деле желая подольше подержать папашу Планта в неизвестности. Поскольку они разошлись во мнениях, следователю чудилось, будто судья втайне питает к нему неприязнь и под влиянием вполне понятной человеческой слабости не прочь был понаслаждаться своей победой.

— Да, еще не все, — продолжал он. — В правом кармане куртки зияла дыра, из него был вырван лоскут материи. И знаете, куда делся этот клочок сукна?

— А! — пробормотал папаша Планта. — Так, значит, он был зажат в руке графини!

— Именно так, господин мировой судья. Что вы скажете об этой улике, доказывающей вину подозреваемого?

Папаша Планта был сражен; у него буквально руки опустились.

Что до Лекока, который в присутствии судебного следователя приосанился и вновь стал похож на удалившегося на покой лавочника, — он был до того ошеломлен, что чуть не подавился настилкой.

— Разрази меня гром, — выговорил он, превозмогая кашель, — недурной ответный удар!

Потом, расплывшись в простецкой улыбке, он вполголоса добавил, так, чтобы его слышал один папаша Планта:

— Неплохо сработано! Но почерк тот же самый, и мы в своих рассуждениях это предвидели. Графиня судорожно сжимала лоскут материи — значит, убийцы с умыслом вложили его ей в руку.

Г-н Домини не услышал ни восклицания, ни последующих слов Лекока. Он протянул панаше Планта руку и условился с ним о встрече на другой день в суде.

Затем следователь удалился в сопровождении своего письмоводителя.

Несколькими минутами позже Гепена и старика Подшофе в наручниках, под охраной орсивальских жандармов повезли в корбейльскую тюрьму.

VIII

В бильярдной замка «Тенистый дол» заканчивал свои печальные обязанности доктор Жандрон.