Преступление в Орсивале

– Я сказал «разорен», – громко расхохотавшись, повторил Эктор. – То есть разорен совершенно, подчистую.

– Ты смеешься надо мной? Ты шутишь?

– Никогда еще я не говорил так серьезно, – промолвил Эктор. – Тебе это кажется невероятным, да? Тем не менее это правда.

Дженни все так же смотрела на него недоумевающим взором.

– Что же ты хочешь? – с величественной беззаботностью продолжал граф. – Жизнь подобна виноградной грозди, и ее можно есть медленно, ягодку за ягодкой, а можно выжать сок в бокал и выпить залпом. Я выбрал второй способ. Моей гроздью были четыре миллиона, и они выпиты. Эти деньги позволили мне жить настоящей жизнью. Но теперь я нищ, как самый последний нищий. Сейчас у меня все описано, я остался без дома и без гроша.

И он говорил, говорил, возбуждаясь от столкновения противоположных мыслей, теснившихся в мозгу, упиваясь звучанием собственных слов. Нет, он ничуть не лицедействовал. Он даже не представлял, что можно чувствовать себя так прекрасно.

– Но тогда… – робко произнесла мисс Фэнси.

– Что? Свободна ли ты? Само собой разумеется.

Дженни пока не понимала, радоваться ей или печалиться.

– Да-да, – подтвердил Эктор. – Я возвращаю тебе свободу.

Она сделала движение, неверно понятое Эктором.

– Успокойся, – заявил он. – Я тебя так не брошу. Мне вовсе не хочется, чтобы уже завтра ты оказалась в стесненном положении. Квартира снята на твое имя, обстановка останется за тобой, и вообще я подумал о тебе. В кармане у меня пятьсот луидоров, все мое состояние. Я дарю их тебе. – И, смеясь, Эктор протянул ей на тарелке, подражая официанту, подающему сдачу, свои десять последних тысячефранковых билетов.

Дженни с ужасом оттолкнула тарелку.

– Ну что же, – произнес он давним надменным тоном, – это прекрасный поступок, детка. Прекрасный. Я всегда полагал и утверждал, что ты порядочная девушка, даже слишком порядочная. Тебя еще учить и учить.

Да, мисс Дженни Фэнси, а вернее сказать, Пелажи Тапонне, действительно была добрая девушка: вместо того чтобы спрятать деньги, а самого Эктора выставить за дверь, что было ее неоспоримым правом, она, решив, будто он страдает, попыталась утешить и поддержать его. Как только Треморель признался ей, что остался без гроша, она почти перестала его ненавидеть и даже, как часто бывает у женщин этого сорта, чуть ли не влюбилась в него.

Все утративший, бездомный Эктор перестал быть гнусным человеком, купившим ее, миллионером, который под влиянием каприза может опять столкнуть женщину в сточную канаву, откуда по непонятной прихоти ее извлек. Он перестал быть ненавистным тираном. Разорившись, он спустился со своего пьедестала, подчинился общим законам, стал, как все, и даже лучше всех, потому что был поистине поразительно красив. И Дженни, принявшую последнюю уловку больного тщеславия за благородное движение сердца, искренне тронули подаренные ей десять тысяч франков.

– Но ты вовсе не так беден, как говоришь, – возразила она. – У тебя же еще есть эти десять тысяч.

– Деточка, это даже меньше того, что ты стоила мне в месяц. Я как-то заплатил раза в три больше за несколько бриллиантиков, которые ты носила всего один вечер.

Дженни, припоминая, на миг задумалась и удивленно, словно сделала открытие, протянула:

– Гляди-ка, а ведь правда.

Давно уже Эктор так не веселился.

– Но я ведь могу, – посерьезнев, заговорила мисс Фэнси, – тратить поменьше, ой, куда меньше, и быть счастлива. Еще до знакомства с тобой, когда я была молода, – ей недавно исполнилось девятнадцать лет – десять тысяч казались мне сказочной суммой, о которой можно лишь мечтать и которую мало кто видел, а не то что держал в руках. – Она попыталась сунуть деньги графу в карман, однако он воспротивился. – Ну возьми их обратно, – настаивала она.

– И что же ты предлагаешь мне с ними делать?

– Не знаю. А ты не хочешь пустить их в оборот? Послушай, почему бы тебе не попробовать играть на бирже или на бегах, выиграть в Бадене и вообще что-нибудь предпринять? Я слышала про многих людей, которые сейчас безумно богаты, что они начинали с нуля, а ведь у них не было твоего образования. Ты же все знаешь, все видел. Почему бы тебе не поступить, как они?

Дженни говорила с горячностью женщины, пытающейся убедить мужчину. А Эктор, поражаясь такому бескорыстному сочувствию, смотрел на нее, изумленный куда сильнее, чем прозектор, который, готовя перед лекцией труп, обнаруживает у него сердце не слева, а справа.

– Ты согласен со мной, да? – не отставала Дженни.

Граф стряхнул с себя сладостное оцепенение, в которое погрузило его выражение нежности на лице любовницы.

– Да, ты славная девушка, – промолвил он. – А теперь бери эти деньги, раз я их тебе даю, и ни о чем не тревожься.

– А ты? У тебя есть еще? Сколько у тебя осталось?

Граф проверил карманы, пересчитал золото в портмоне, чего никогда раньше не делал.

– О, у меня еще триста сорок франков! Это куда больше, чем мне требуется, так что перед уходом я подарю десять луидоров слугам. Они хорошо мне служили.

– Господи, а что же ты потом будешь делать?

Эктор снова сел на стул, небрежно погладил бороду и сообщил:

– Пущу себе пулю в лоб.