Преступление в Радужном заливе

- Допустим. Но если человечество вечно, то условия для возникновения высших форм жизни будут появляться несчетное число раз, ибо бесконечность, деленная на несколько миллиардов, все равно остается бесконечностью. Значит, согласно вашей теории, в течение нескольких миллиардов лет могут возникнуть другие космические цивилизации? Как же вы, ученый, можете априори утверждать, что ни одна из этих цивилизаций в интеллектуальном отношении не обгонит людей и не ниспровергнет их до уровня своеобразных галактических человекообезьян? А что, если именно в этот момент, за тысячи световых лет от нас, происходит деление клетки и существа, которые появятся в результате этого процесса, превзойдут нас по своему развитию! Почему вы думаете, что, кроме человечества, не могут появиться интеллектуально более развитые существа, у которых творческий гений человека сочетается со скоростью расчетов электронно-вычислительных машин! Заметьте, в этих своих гипотезах я не выходил за рамки вашей теории.

- Они не могут появиться! - Астроном стукнул кулаками по ручке кресла. - После человека, по крайней мере в этой Галактике, никаких развитых существ более появиться не может.

- Почему?

Доктор застыл в позе рыболова, склонившегося над удочкой в тот момент, когда дернулся поплавок.

- Да потому, что человек приспособит физические и другие условия на космических объектах для своих биологических потребностей. Экосфера человечества не может быть экосферой для других существ, за исключением полезных для человека животных.

- А не кажется ли вам, что это слишком жестокое и своевольное решение? - Доктор невольно повысил тон. - По какому праву вы так рассуждаете? Ведь выходит, что человечество затормозит развитие всех других форм жизни, умышленно закроет им путь к более высокой организации! Выходит, люди сделают это сознательно и обдуманно?

- А почему бы нет? Что вас так удивляет?

- Так, по-вашему...

- Позвольте. Мы эксплуатируем моря в такой мере, как считаем это выгодным для себя. Не правда ли?

- Да, - нерешительно подтвердил Гольберг.

- Разве мы считаемся с тем, что это наносит ущерб дельфинам?

- Почему именно дельфинам? - удивился майор.

- Доктор в свое время изучал биологию, он подтвердит, что мозг дельфина в какой-то степени сходен с мозгом человека. Я повторяю, считались ли мы с этим фактом? Разве мы заботимся о том, что своей хищнической деятельностью в океане препятствуем интеллектуальному росту дельфинов, тому, чтобы они создали общество мыслящих, способных к творчеству существ?

Гольберг кусал губы, на его щеках перекатывались желваки.

- А что, если эта ваша теория верна, но в смысле, противоположном тому, какой мы, точнее, вы в нее вкладываете?

- Выражайтесь яснее.

- По вашим словам, в нашей Галактике существует одна-единственная цивилизация и никакой другой поблизости быть не может. Представьте себе на минуту, что мы не та, настоящая, а другая, лишняя цивилизация. Не та, которая будет тормозить развитие других, а та, которую будут тормозить!

- Это исключено, - холодно произнес Ланге.

- Почему? Где доказательства, что я не прав?

Послышалось чье-то деликатное покашливание. В дверях показалась Рея Сантос.

- Простите, что помешала научной дискуссии, но...

- Это не дискуссия, научной она, во всяком случае, не была. - И Ланге бросился к дверям.

- Я бы попросил! - вслед ему крикнул доктор сорвавшимся голосом. Махнув рукой, он вытащил платок и отер лоб.

- Вы знаете, о чем я подумал? - обратился Родин к Рее. - Мне кажется, это не первая столь горячая дискуссия в Радужном заливе. Не припомните ли вы, спорил когда-нибудь Ланге с кем-либо из членов экипажа? Скажем, со Шмидтом?

- Со Шмидтом нет, тот не любил спорить. Но с Маккентом спорил, и неоднократно.

- Спорил или ссорился?

- Как вам сказать? Маккент, разумеется, не дразнил его умышленно, но любопытство и замечания биолога, видимо, казались Ланге провокационными.

- Я уже вторично слышу о чрезмерном любопытстве Маккента.

- Мне неприятно об этом говорить, - продолжала Рея, - но я не вправе скрывать. Я сушила пленку в фотолаборатории, дверь была полуоткрыта, и я заметила, как в комнату зашел Маккент. Он принялся ворошить медицинские карточки, а одну из них разглядывал особенно внимательно. Это была карточка Шмидта. Видимо, мне сразу надо было войти и дать ему понять... Но я не могла. Мне было стыдно. За него.

- Понимаю. А что, по-вашему, могло его заинтересовать? Делал он какие-нибудь пометки?

- Нет. Положил карточку на место, повернулся и вышел.

- Он действительно рассматривал карточку Шмидта? Вы не ошиблись?

- Это была карточка Шмидта. Они лежат по алфавиту. Шмидта - последняя.

- Когда это случилось?

- В пятницу после обеда. Накануне смерти Шмидта.

- В пятницу... Я бы хотел задать вам еще вопрос. Когда в субботу, незадолго до тревоги, вы поднимались в оранжерею, вам не встретился Маккент?

- Маккент? Нет.

- А по его словам, он был у входа первым. Если вы его не встретили, значит, он должен был прибежать откуда-то из другого места.

- Конечно.

- Вы не заметили, откуда он появился?