Преступление во имя страсти

— Я столько путешествовала в детстве, что мне этого хватит на всю жизнь,— сказала она,— и я устала от общества так называемых интересных людей. Господи, я успеваю устать от светской жизни в Оксфорде за время семестра. Я испытываю облегчение, возвращаясь сюда.

— Я знаю, что тебе не по душе оксфордская жизнь,— осторожно произнес он.— Бог свидетель, я бы был гораздо счастливее, если бы не преподавал ради прибавки к нашим доходам. Но если бы я... если бы ты продала Рошвен, мы бы вложили эти деньги; я смог бы оставить работу; мы без труда нашли бы себе дом в другой части Шотландии...

— Я не собираюсь продавать Рошвен ради того, чтобы ты мог жить на мои деньги до самой смерти,— с презрением в голосе произнесла она.

Даже сейчас он испытывал боль, вспоминая тот ее тон. «Я не собираюсь продавать Рошвен ради того, чтобы ты мог жить на мои деньги». Словно он был не англичанином с огромным самоуважением и гордостью, а каким-то жиголо или ловцом удачи.

После этого их отношения испортились. Они не разговаривали целую неделю. Чарльз переживал, он не мог писать и читать, потерял желание даже рыбачить. Но Десима этого совсем не замечала. Она ежедневно ездила верхом, купалась в море, когда солнце грело жарче, чем обычно, а когда пришло время заказывать продукты на месяц, отправилась одна на лодке в Кайл-оф-Лохалш. Он отчетливо помнил ее возвращение из города. На ней был темно-синий свитер, оттенявший голубизну ее глаз; темные волосы свободно развевались на ветру. Она никогда еще не казалась ему такой красивой и недоступной. Когда он спустился к причалу, чтобы помочь ей выгрузить продукты, она впервые заговорила с ним после их ссоры, случившейся неделю назад.

— Тебе письмо. Адрес выведен восхитительным готическим почерком, на конверте — кембриджский штемпель.

Только один человек мог написать ему из Кембриджа готическим почерком. Длительное время пребывавший в депрессии Чарльз внезапно испытал радость, предвкушение удовольствия.

— От кого оно? — спросила Десима.— Никогда не видела такого удивительного почерка.

— От моего бывшего студента,— рассеянно произнес Чарльз.— После Оксфорда он отправился в кембриджскую аспирантуру. Изучает сейчас экономику и социологию монашеских орденов в Англии тринадцатого века.

Он разорвал конверт и вынул из него листок бумаги. «Мой дорогой Чарльз,— писал его корреспондент элегантными росчерками пера, смоченного черными чернилами,— мы с моей сестрой скоро прибудем на фестиваль в Эдинбург. Может быть, нам удастся встретиться там? Если ты не собираешься туда в этом году, я бы с удовольствием навестил тебя; мы с Ребеккой намерены после фестиваля взять напрокат автомобиль и посмотреть немного Шотландию, так что нам не составит труда заехать в Кайл-оф-Лохалш. Если наш визит почему-либо неудобен для тебя или твоей жены, пожалуйста, без стеснения сообщи об этом, но я бы очень хотел увидеть тебя. Ты всегда с таким восхищением описывал Рошвен, что мне ужасно хочется увидеть его. Надеюсь увидеть тебя в ближайшем будущем. Остаюсь твоим...» .

— Как его зовут? — небрежно спросила Десима.— Я с ним знакома?

— Нет,— ответил Чарльз.— Он покинул Оксфорд до нашего знакомства. Его зовут Дэниэл Кэри.

Это было два месяца тому назад, Кэри жили в Рошвене уже шесть недель и, похоже, не собирались уезжать. Чарльз все еще сидел в кабинете, размышляя о прошлом, когда в дверь тихонько постучали. Через мгновение в комнату вошла молодая женщина лет двадцати четырех. Увидев, что Чарльз погружен в свои мысли, она замерла в нерешительности, но он улыбнулся, и она шагнула к нему.

— Я тебе помешала?

— Нет,— отозвался он, все еще улыбаясь,— Я думал о том, как надо писать об увлечении короля Джона юной Изабеллой Ангулемской, чтобы у читателя не создалось впечатления, что перед ним средневековая версия «Лолиты». Ребекка улыбнулась.

— Ты вечно смеешься надо мной!

— Почему ты так говоришь?

— Историки твоего уровня не интересуются интимной жизнью пожилых монархов.

Теперь пришел его черед улыбнуться.