Преступления без наказания

– Отец, историю не изменишь. Когда умер Ленин, все говорили то же, что и ты сейчас. Сталина боялись и предсказывали конец России с его приходом. Антихристом звали, а ты сейчас боишься, что этот толстомордый с Молотовым погубит всё. Отец, ничего нового не произойдёт. Будут душить друг друга и всаживать нож в спину, как всегда. Ты служил и у Ворошилова, и Будённого, и Тухачевского. Не рядовым служил! Ты же сам недавно говорил, что непонятно, как им доверяли командовать, но вроде всё сошло?

– Не было лучше. Умные из белой гвардии или погибали, или уходили, а служили бездарные оппортунисты. Да умным было бы не ужиться с хамской массой из-за своего благородства, а только хамство и победило. Ты прав, будут душить друг друга и ЕГО очернят, но он был хозяином, а кто из этих толстомордых может быть хозяином?

– Да ладно тебе, отец! Как будто не знаешь, что прикрепят к одному из них крылышки, и все, включая тебя, будут молиться новому богу. Один партийный съезд и пара передовиц в «Правде» – и все будут верить, что без любого толстомордого и революции бы не было, и партия давно бы развалилась!

– Нет, сынок, при НЁМ ещё кто-то во что-то верил, а в любого из толстомордых могут только силком заставить верить.

Я вспоминал этот разговор, когда поступил в военную академию. На поступлении настоял отец, и мать с грустью отправляла меня в мой первый длительный отъезд из дома. Отец приезжал домой ещё реже, чем раньше. Я никогда не видел его злым или раздражительным. И сейчас он молча ел, смотрел ТВ, много читал, и у него почти совсем перестали собираться однополчане. Мы видели произошедшую в нём перемену, и мать говорила мне, что даже во время войны он был веселей и жизнерадостней. Перед отъездом он позвал меня на улицу, и мы долго шли по пыльной тропинке, в глубь парка, пока отец не собрался с мыслями и не начал говорить:

– Слушай, парень! Я не хочу давить на тебя с армией, но если ты выучишься и продолжишь мою линию, ты хоть чем-то будешь командовать. После медицинского ты, может быть, и добьёшься чего-нибудь, но только сам! Проталкивать тебя некому будет. После этого скандала с нашими ракетами на Кубе в Кремле ищут крайних. Идёт большая перетасовка, но она вряд ли повлияет на провинцию. Меня опять зовут в Москву, и я опять откажусь, но за тобой присмотреть я ещё в состоянии. Подумай и прими решение. Я не обижусь.

Я не совсем понял настроение отца и решил, что он просто не хочет огорчать мать и этой беседой как бы смягчает свою первоначальную настойчивость с моей военной карьерой. Но всё оказалось совсем иначе. В провинции вроде бы не было никаких перемен. Отец получал приказы, встречал начальство из центра, принимал новую технику и обучал личный состав новым технологиям. Наверху было видно, как профессионально и усердно исполняются команды руководства, и дивизия отца стояла на первом месте в регионе. Отец часто ездил в Москву и видел, как комплектуется штаб армии. Этот штаб задыхался от непотизма. В Политбюро сознавали эту угрозу военной системе и старались, как могли, перетаскивать из провинции офицеров с практическим опытом. Отца могли перевести приказом, но в том же Политбюро понимали, что в связи с нарастающим конфликтом с Китаем обнажать военный округ под командованием отца нерезонно. Отец использовал это как аргумент, и его оставляли в покое.

Основной причиной его отказов была нездоровая обстановка в министерстве обороны, куда отца и приглашали. Бюджет страны лопался от гонки вооружений, а в штабах царила атмосфера пира во время чумы. Военный округ отца курировал в министерстве генерал его ранга, но почти вдвое моложе его. Протеже одного из членов Политбюро, этот мальчишка попал в министерство прямо из академии и, прыгая из кабинета в кабинет, повышался в звании каждые 6 месяцев. Получив новое назначение, мальчик понял, что ничего не знает, время придёт – и ему придётся отвечать. Что в таком случае делать? Ясное дело, взять компетентного помощника. Другой бы на месте отца с криком «ура» сел в поезд – и в Москву, но отец решил остаться хозяином положения в провинции, а не генералом на побегушках. Дед один раз за неподчинение получил медаль, а отца повысили в должности за лояльность и оставили в покое. У отца же осталось неприятное чувство, и он всё время вспоминал коридоры военной власти в столице.

Когда политическая пыль вокруг отца осела, он повеселел, и мы не раз обсуждали не только изучаемые мною в академии предметы, но и то, чему нас не учили. Отца за такие беседы в худшем случае могли просто пожурить на парткоме, но он уже преодолел барьер страха за себя и семью и спокойно дослужил до пенсии. Моя же жизнь текла по нормальному руслу. Академия, повышение квалификации и два года под командованием друга отца в соседнем военном округе. Ещё почти 20 лет, и я на месте отца.