Преступления и призраки

«Единственная возможность – во время рейда эскадры к Малабарскому берегу, где эта болезнь иногда встречается у туземцев. Эта экспедиция состоялась довольно давно – но, похоже, как раз с тех пор он и хворает, просто заболевание, протекая в скрытой форме, оставалось не диагностированным. Видимо, дядюшкина раздражительность и склонность к резкому перепаду настроений – а на это его семья жалуется уже многие годы! – в действительности порождены как раз этой причиной…»

Что ж, я тоже осмотрел адмирала, мы с коллегой Баннерманом устроили небольшой консилиум и заключили, что диагноз подтверждается. Но, к моему крайнему удивлению, после этого Йорк-Баннерман проявил самое что ни на есть крайнее и несгибаемое упрямство, категорически отказавшись от экспериментов на своем дядюшке. Напрасно я напоминал ему, что наш долг перед наукой превыше всех остальных обязанностей. Он возражал: разработанный нами препарат содержит смертельно опасный яд, а оптимальную дозу еще только предстоит определить – так что на этом этапе лекарство может причинить организму больший ущерб, чем само течение болезни. И, дескать, при таких обстоятельствах безнравственно подвергать такому испытанию больного, да еще и родственника, который доверил себя его врачебной заботе….

Я попытался поколебать Баннермана в том, что, по моим тогдашним оценкам, являлось абсурдной и совершенно неоправданной щепетильностью, но все было напрасно.

Единственное, на что он согласился, и то лишь после долгих уговоров – это добавить в обычное лекарство крайне малую концентрацию настойки аконита: такую, которую медицина в подобных случаях считает безопасной.

Но я не собирался упускать столь важный для науки случай, так что пришлось, за спиной моего коллеги, прибегнуть к запасному варианту. Микстуры по рецептам Баннермана составлял некий Баркли, одно время работавший фармацевтом в моей больнице, а потом открывший собственную аптеку на Саквилл-стрит. У меня был надежный способ давления на этого человека. Еще когда он работал под моим началом, я уличил его в жульничестве, заставил уйти – но сохранил документальное подтверждение тех незаконных действий, которое, будучи обнародовано, вне всяких сомнений, отправило бы Баркли в тюрьму.

Короче говоря, я напомнил ему об этом документе и таким образом сумел повлиять на состав готовящихся лекарств. Теперь аконита в них было столько, сколько считал безопасным не Баннерман, а я сам. Точную дозировку называть не буду, но разница там была больше, чем на порядок.

Продолжение вам известно. Я был срочно вызван к адмиралу как врач и внезапно понял, что судьба Баннермана оказалась полностью в моей власти. Да, по некоторым вопросам мы работали совместно, но вообще-то между нами существовала очень острая научная конкуренция. Он был единственным человеком во всей Англии, чья карьера представляла опасность для моей. И вот сам Рок дал мне в руки шанс убрать этого человека с моего пути. Он не мог отрицать, что добавлял аконит в лекарства, предназначенные для своего дяди. Я же мог доказать, что его дядя умер от аконита. А промежуточный этап, связанный с манипуляциями в фармацевтической лаборатории Баркли, так и остался от Баннермана сокрыт. Воистину, у него не было от меня защиты…

Поверь, Мэйси, я не желал, чтобы он был осужден за убийство. Не желал и не допустил бы. Однако я полагал, что, когда суд не найдет должных доказательств, твой отец окажется неуязвим для Фемиды, однако дискредитирован как врач и ученый: его репутация как исследователя оказалась бы разрушена. Если же суд пришел бы к иному решению… Даю тебе слово, что в этом случае я засвидетельствовал бы истину – и спас его от эшафота.

Хильда, бледная как смерть, с окаменевшим лицом слушала Себастьяна. Но даже сейчас она оставалась медицинской сестрой. Заметив, что силы начинают оставлять старика, Хильда вновь поднесла к его губам крохотную порцию стимулятора. Себастьян выпил и продолжил свой рассказ:

– Я больше не давал адмиралу лекарство, содержащее аконит. Но, похоже, того, что он уже принял, оказалось достаточно. Очевидно, мы с твоим отцом и вправду серьезно недооценили смертельно опасную дозу, поэтому в своих сомнениях он был прав. Что же касается участи самого твоего отца… Тут, Мэйси, ты тоже переоценила степень того, насколько далеко я готов был зайти. Я знаю: ты всегда думала, что я отравил его.

– Продолжайте! – сказала Хильда чуть слышным, но твердым голосом.

– …Нет, Мэйси. Сейчас, находясь на самом краю могилы, говорю тебе: я не делал этого. Всю жизнь у него было слабое сердце, и тогда, в дни величайшего напряжения, оно не выдержало. Твоего отца убили горе и позор. Но не буду искать себе оправдания: без меня горе и позор не обрушились бы на доктора Баннермана…

Судьба фармацевта Баркли – воистину другой вопрос. Не буду отрицать, что я был заинтересован в том его таинственном исчезновении, которое семь дней подряд муссировали все газеты. Что поделать: да, я не мог позволить, чтобы моя научная деятельность прервалась из-за грязной игры этого ничтожного мелкого шантажиста.