Преступления Сталина

Политически обвиняемые нынешнего процесса, как и прошлых, принадлежат к разным, притом враждебным группировкам. Бухарин и Рыков вместе с председателем профессиональных союзов Томским, которого довели травлей до самоубийства, стояли во главе правого крыла партии. Их борьба против троцкизма носила наиболее последовательный и принципиальный характер. Рука об руку с ними Сталин, игравший роль центра, подготовил полицейский разгром левой оппозиции в 1928 г. О существовании правотроцкистского "блока" я узнал только из газет. Реальный блок, в котором правые участвовали в течение нескольких лет, был их блок со Сталиным против меня и моих Друзей.

Раковский, Крестинский и Розенгольц действительно были в свое время моими единомышленниками. Активную роль в левой оппозиции играл один Раковский. Его перу принадлежит блестящий очерк политического и нравственного разложения советской бюрократии290. Розенгольц и Крестинский скорее могли быть отнесены к числу сочувствующих оппозиции, чем к ее активным членам. В 1927 г. оба перешли в лагерь Сталина, превратившись в исполнительных чиновников. Раковский держался дольше других. До меня дошли сведения, к сожалению, не проверенные, что Раковский сделал в 1934 г. попытку бежать из Барнаула (Алтай) за границу, был ранен, арестован и поме щен в кремлевскую больницу. Только после этого больной и измученный борец капитулировал перед правящей кликой.

Бывшие правые, бывшие левые, чиновники сталинской шко-лы, аполитичные врачи и таинственные незнакомцы не могли участвовать в политическом заговоре: они связаны воедино только злой волей прокурора.

Нынешний большой процесс, как и первые два, вращается точно вокруг незримой оси, вокруг автора этих строк. Все преступления совершались неизменно по моему поручению. Люди, которые были моими непримиримыми противниками и изо дня в день вели против меня кампанию в печати и на собраниях, как Бухарин и Рыков, оказались почему то готовы по одному моему сигналу из-за границы совершить любое преступление. Члены советского правительства становились по моей команде агентами иностранных держав, "провоцировали" войну, подготовляли разгром СССР, разрушали промышленность, совершали крушения поездов, отравляли рабочих ядовитыми газами (в этом преступлении обвинен, в частности, мой младший сын, Сергей Седов, профессор инженерного училища). Мало того, даже кремлевские врачи в угоду мне отравляли больных!

Я близко знаю обстоятельства и людей, в том числе органи-затора процессов, Сталина. Я внимательно слежу за внутренней эволюцией Советов. Я прилежно изучал в свое время историю

революций и контрреволюций в других странах, где тоже не обходилось без подлогов и амальгам. Последние полтора года я живу почти непрерывно в атмосфере московских процессов. И тем не менее каждая новая телеграмма, рассказывающая о подготовке Бухариным покушения на Ленина, о связи Раковского с японским штабом или об отравлении старика Горького врачами Кремля кажется мне бредом. Я должен сделать над собой почти физическое усилие, чтобы оторвать собственную мысль от кошмарных комбинаций ГПУ и направить ее на вопрос: как л почему все это возможно?

Обвинители

Всякий, кто пытается составить себе суждение о разверты-вающихея в России событиях, оказывается перед альтернативой: либо все те старые революционеры, которые вели борьбу против царизма, создавали большевистскую партию, совершили октябрьскую революцию, руководили трехлетней гражданской войной, строили советское государство, создавали Коммунис-тический Интернационал -- все они, почти поголовно, являлись уже во время этой работы или в ближайшие годы агентами капиталистических государств; либо же нынешнее советское правительство, (возглавляемое Сталиным, является виновником величайших в мировой истории преступлений. Многие пытаются решить вопрос в чисто психологической плоскости. Кто заслуживает большего "доверия", спрашивают они себя: Сталин или Троцкий? Гадания на этот счет остаются в большинстве случаев мало продуктивными. Люди золотой середины склоняются к компромиссу: вероятно, говорят они, у Троцкого были все же какие-то конспирации, а Сталин их преувеличил. Я предлагаю читателю поставить вопрос не в плоскости субъективных психологических и моральных гаданий, а в плоскости объективного исторического анализа. Этот метод надежнее. Вопрос о личной психологии сохраняет при этом все свое значение. Но личность перестает быть или казаться вершительницей судеб страны. Она сама превращается в продукт известных исторических обстоя-теяьств, в агента известных социальных сил. Программу самой могущественной личности, в том числе и программу ее подлогов, надо искать в тех исторических интересах, которые она представляет.