Преступная история США. Статуя кровавой свободы

Выступив скрытно, в полной тишине и ночной мгле, оба отряда достигли цели на рассвете 23 февраля, но далее действовали по-разному. Ополченцы Адриансена, ворвавшись в стойбище ваппинго, поступили по букве приказа: убили всех, кто сопротивлялся, – 40 человек, – но сдавшихся взяли в плен, а детей и женщин не тронули вовсе. Зато Тьенховен, военная косточка, руководствовался не буквой, но смыслом, который понял очень хорошо, тем паче что ближайший друг и единомышленник Кифта, Пауль Роозевелт (предок будущих Рузвельтов), бывший при нем чем-то типа комиссара, дал дополнительные указания. Подойдя к лагерю ваппинго, разбитому близ фермы Павония, где считавшие себя в полной безопасности «дикари» мирно спали, лейтенант отдал приказ убивать всех, а солдаты – не ополченцы, но профессионалы – так и сделали. Резали, кололи, забивали прикладами без разбора, озверев, забавлялись убийством младенцев, подбрасывая их и ловя на острия шпаг, отрубленные головы катали по снегу, словно играя в мяч. Заполыхали хижины, зарево которых было видно аж в Новом Амстердаме, ваппинго, обезумев от ужаса, метались из стороны в сторону, не понимая, кто принес смерть, а поскольку принести ее мог кто угодно, но только не голландцы, с которыми вражды никогда не было, множество уцелевших кинулось под стены города. И там практически все погибли под прицельным мушкетным и пушечным огнем, а раненых гарнизон, выйдя за стены, добил прикладами. В общем, если лейтенант Адриансен привел из похода 150 пленных, удостоившись скупой благодарности, то в Павонии не уцелел практически никто; вырваться из кольца смерти и найти приют у местных смогли единицы, а вернувшиеся солдаты Тьенховена получили от директора солидные премии. Впрочем, горожане, сперва обрадованные «избавлением», узнав от солдат, что к чему, загрустили, и только Кифт да еще Роозевелт торжествовали.

И зря. Весть о случившемся быстро облетела берега залива, племена разозлились всерьез. Все. В том числе и сильные. Даже те, кто недолюбливал ваппинго и до сих пор не имел никаких проблем с Новым Амстердамом. Всего несколько месяцев спустя на Манхэттене высадилось союзное ополчение во главе с избранным командующим, сашемом Пачамом, общим числом в полторы тысячи воинов, – для того времени и тех мест невероятно много. Проникая на остров небольшими отрядами, они атаковали отдаленные фермы, не давая пощады никому, вплоть до женщин и детей, которых вообще-то убивать не любили. А противопоставить мобильным отрядам, великолепно ориентировавшимся на местности и к тому же не имеющим постоянных лагерей, Кифту было нечего: его солдаты, выходя в рейд, возвращались ни с чем, и хорошо еще, если не с потерями. Очень скоро все окрестные фермы перестали существовать, а фермеры, которым повезло уйти вовремя, бросив все, собрались в Новом Амстердаме. Фактически город был блокирован, войска директора, насчитывавшие вместе с ополчением не более 300–400 стволов, могли только достаточно эффективно защищать город, но не более того. Такая ситуация провоцировала панику, из города начали бежать, Кифта проклинали в лицо, на него даже совершили покушение, но неудачное, и директор, опасаясь разъярить людей до потери чувства самосохранения, не посмел казнить преступников, на что вообще-то имел полное право. Напротив, он попросил общину о поддержке и сформировал полномочный Совет Восьми, из отцов города, которые – во имя спасения сограждан либо, как помянутый Пауль Роозевелт, будучи с Кифтом в доле, – еще готовы были сотрудничать с человеком, устроившим Павонию.

Профессионалам зарплата навалом