Преступник и толпа (сборник)

К несчастью, из всех человеческих действий самое заразительное – это убийство. Michelet, Taine и Max. du Camp художественно изображают то заразительное влияние, какое оказывает зрелище убийства даже на честных людей, делая из них разбойников, как бы в силу какой-то эпидемии. Зрелище убийства гораздо заразительнее, чем зрелище полового акта. Инцидент, имевший место в Theatre – Realiste и вызвавший бурное негодование со стороны даже столь нескромной публики, служит прекрасным доказательством этого положения, в особенности если приведенный факт сопоставить с тем страстным увлечением, которым всегда и везде отличались зрители при виде боя быков или смертельных состязаний в цирке. «Нет ничего заразительнее убийства», – говорит Zeller по поводу революции в Италии, и всякий историк скажет то же. Однако и сладострастие (le rut) так же заразительно, как доказывают оргии древних мистерий, эпидемические нимфомании, подобные той, какая была в Loudun’t, частные оргии злодеев и педерастов (см. об этом у Carlier), наконец, публичные и повторно совершаемые разбойничьими шайками изнасилования одних и тех же жертв, как это делалось вышеупомянутыми шайками в средние века. Средние века ввели еще новый вид публичных изнасилований, как репрессалий, так называемый le viol par represailles. Нередко также похоть и жажда крови действуют совместно, взаимно усиливая друг друга. Но в общем зрелище убийства заразительнее, чем зрелище полового акта, и это тем более замечательно, что представление последнего привлекательнее первого.

Подобная кажущаяся несообразность представляет факт довольно общий: из двух неодинаково контагиозных явлений нередко наиболее заразительным при непосредственном восприятии является то, представление которого наименее привлекательно. Правда, наш ум есть лучший судья относительно достоинства вещей, чем наши чувства, но народные скопища и судят, и воспринимают гораздо более своими чувствами, чем умом. Отсюда становятся понятными и частые проявления жалости и удивления, пристрастия и вражды, столь часто наблюдаемые в народных скопищах и обнаруживаемые совсем некстати и вопреки здравому смыслу.

Расскажите лицам, составляющим эти скопища, о позорной смерти г-жи Dubarry и о стоическом равнодушии перед гильотиной m-me Роланд или Марии Антуанетты – они, может быть, удивятся этим последним, но едва ли пожалеют о первой. Но представьте, что оба эти зрелища совершаются непосредственно перед глазами толпы, представьте, что толпа слышит раздирающие душу крики бывшей метрессы Людовика XV, которая умоляет своего палача о пощаде и бросается перед ним на колени, тогда как гордая жирондистка и королева проходят с высоко поднятой головой, тихие и безмолвные, – и вы можете быть уверены, что толпа менее будет способна к удивлению перед гордым благородством последних, чем к чувству жалости перед беспомощной мольбой первой. И, действительно, известно, что толпа, бесстрастно присутствовавшая при героически переносимых казнях, была так сильно взволнована казнью Dubarry, что готова была вырвать ее из рук палача. Такова уже особенность толпы, что грубая патетическая мелодрама волнует ее больше, чем самая трогательная трагедия.

Конечно, есть немало лиц, достаточно закаленных против вышеупомянутого опьянения кровью, подобно тому, как и в древнем Риме встречались личности, не поддававшиеся роковому обаянию цирка. Но в этом-то и заключается вторая причина умственного и нравственного упадка индивидов, собравшихся в толпу, что контагиозное значение людей в толпе далеко не пропорционально их умственному и нравственному совершенству. В каждой кучке лиц, а тем более в каждом значительном сборище, народные массы – этот vulgum pecus – увлекаются не избранными представителями, не сливками данного общества, а скорее его подонками. И действительно, остается не разъясненным, почему та или другая личность пользуется влиянием или престижем подобно тому, как неизвестно, почему тот или другой субъект, предпочтительно перед прочими, обладает способностью к гипнотизации. Самыми выдающимися гипнотизерами большей частью являются лица с посредственным интеллектом, тогда как замечательные врачи нередко терпят неудачу в своих попытках гипнотизировать. Сколько раз человек, превосходящий других и умом, и сердцем, дозволяет овладевать собой самоуверенным посредственностям, бесцеремонно распоряжающимся им и заставляющим его делать то, что прикажут! Он робеет перед ними, боится их осуждения, ничего не делает против их воли и, однако, при такой угодливости часто не питает к ним ни малейшей симпатии. Точно так же в школах наибольшим влиянием и популярностью редко пользуются лучшие ученики, составляющие гордость своего класса, а гораздо чаще – лентяи, отличающиеся невежеством, необузданной гордостью и самомнением.