Преступник и толпа (сборник)

Причину этого, конечно, нужно видеть в том обстоятельстве, что это однообразное единодушие всегда является результатом лишь односторонней подражательности, результатом давления, оказываемого на толпу ее вожаками без всякого обратного воздействия с ее стороны; тогда как более сложная гармония, наблюдаемая в какой-нибудь цивилизованной нации, является результатом взаимных влияний между инициаторами и их подражателями. Только когда подобного рода гармония установится в целой массе лиц как бы путем взаимного отражения, она начинает крепнуть в сердце каждого из них. Если же мы будем удивляться единодушию толпы, то, нам, пожалуй, придется приходить в восторг и перед ее стремлением производить одни и те же жесты, испускать одни и те же крики, напевать одни и те же песни.

С другой стороны, наиболее свойственным для людей толпы мотивом, руководящим их действиями и достигающим нередко самой крайней степени напряжения, чаще других является один из мотивов низшего порядка, именно – самолюбие, и притом самая несовершенная форма последнего. В большинстве случаев это – стремление блестеть в данную минуту среди окружающих, стремление сосредоточить исключительно на себе взоры членов своего кружка; другими словами – желание получить вознаграждение за свои заслуги сейчас же, хотя бы в виде мелкой монеты звучных рукоплесканий, желание заслужить одобрение непосредственно окружающих, а не дожидаться бесшумной похвалы со стороны избранных лучших сограждан, удаленных по месту и времени, а иногда даже – лишь со стороны потомства.

Правда, и предоставленные самим себе, вне воздействия толпы, мы все-таки стараемся сообразоваться с мнением других, но эти другие – уже не лица, непосредственно нас окружающие, эти другие живут лишь в нашем уме, где они распадаются нередко на противоречивые группы и вступают между собой в коллизию. Для того, чтобы не поддаться влиянию непосредственно окружающих нас лиц, мы мысленно опираемся на суждение группы более широкой; осуждению наших друзей, примеру которых мы не хотим подражать, мы противопоставляем всеобщее осуждение, которое обрушилось бы на нас, если бы мы последовали их советам. Эта борьба между противоречивыми суждениями, существующими лишь в нашем уме, ведется, так сказать, на равных условиях, и нередко победа остается за лучшими из них. Но если приговору окружающей толпы, обусловленному нашим отношением к ней и живо воспринимаемому нашими чувствами, нам приходится противопоставлять абстрактную идею другого приговора, произносимого где-то далеко от нас и не влияющего прямо на наши чувства, то почти роковым образом, исключая разве лиц со строго философским миросозерцанием, мы поддаемся искушению и приговор какой-нибудь сотни членов стачки или клуба предпочитаем приговору хотя бы миллионов честных людей, незаметно живущих в своих домах далеко от нас.

Конечно, разумнее было бы обратное отношение, именно приговор лиц, порицающих или одобряющих наши поступки лишь после глубокого обсуждения, предпочитать необдуманному приговору толпы, стремящейся неизвестно куда и зачем. Но, к сожалению, люди, как и другие животные, гораздо более возбуждаются под влиянием импульсов ближайших и, так сказать, непосредственно действующих, чем отдаленных и только предвидимых в будущем. Вот почему артисты и люди других профессий, работающие для скученной публики, например драматурги, актеры, ораторы, музыканты, близко заинтересованные в производимом ими эффекте, находятся, как мне кажется, в гораздо большей зависимости от своей аудитории, гораздо более вынуждаются приносить ей в жертву свои собственные вкусы, чем ученые, философы, романисты, поэты и даже живописцы, работающие для публики рассеянной. Современный писатель часто и смело манкирует вкусами публики, драматург – почти никогда и всегда робко; а наш театр и наша музыка, несмотря на всю оригинальность Вагнера, гораздо рутиннее, чем наша литература.

III. Заражение преступной толпы

Чрезмерное развитие самолюбия и сознания собственного достоинства, вызываемое скученностью особей, представляется фактом настолько существенным, что обнаруживается даже и в обществах животных. «Тот самый муравей, – говорит Forel, – который обнаруживает чрезвычайную храбрость, будучи окружен своими товарищами, ведет себя крайне робко и убегает при малейшей опасности, как только остается один, хотя бы в нескольких саженях от своего муравейника». Espinas по поводу сражений между муравейниками также замечает, что «воодушевление сражающихся прямо пропорционально их числу». Замечание это применимо и к человеческим армиям, по крайней мере до известной степени, то есть до тех пор, пока они вследствие чрезмерного увеличения перестают представлять из себя такой агрегат, члены которого находятся между собой в более или менее солидарном отношении.