Преступники. Факел сатаны

– В каком смысле? – не понял Денис.

Охранник вздохнул: сам не дотумкал, так что объяснять…

– Старый хоть? – продолжал расспрашивать лейтенант.

– Да нет… Уволили, потому что допустил беспредел. Ты с ним вообще по–простому.

Он еще успел рассказать, что Сусликов живет бобылем: жена ушла, забрала с собой дочку.

Когда они постучали в одну из дверей в бараке, открыл, как понял Акатов, сам Савелий Фомич. Он был в мятых замызганных форменных брюках и рубашке, непричесанный.

– Что, передали? – обрадовался Сусликов.

– Нс–а, – мотнул головой охранник. – Ты знаешь, Фомич, я этими делами не занимаюсь.

– Эх, мать вашу!… – в сердцах выразился отставной капитан, и глаза его потухли.

Контролер представил гостя и поспешил удалиться.

– Заходь, лейтенант, – пригласил Дениса хозяин.

Акатов вошел в комнату и едва сдержался, чтобы не зажать нос: пахло перегаром, мышами, еще чем–то кислым и несвежим. Квартира была грязна и запущена, как и ее владелец.

– Я по делам службы, – начал Денис, уже сомневаясь, будет ли толк от разговора с Сусликовым.

– Садись, садись, – сказал тот, пытливо оглядывая гостя и убирая со стула сомнительного вида тряпку. – Пустой небось?

– Увы, – развел руками опер, уразумев наконец, что речь идет о выпивке. И почему–то извиняющимся тоном буркнул: – Не догадался: может, потом схожу?

– А, ладно, – махнул рукой Сусликов. – Все равно не знаешь, у кого добыть… Так за каким хреном?… – Он спохватился, откашлялся. – Словом, что тебя интересует?

Акатов сказал: бывший заключенный Руслан Бабухин.

– Помшо, – кивнул хозяин. – Кликуха – Лютик. Мотал у нас срок по двести сорок седьмой.

– Да, за дезертирство, – подтвердил лейтенант. – Правда, подробности дела мне неизвестны.

– Что ж, расскажу и подробности, если хочешь… Прогорел он так: от армии, вишь ли, решил избавиться. Ну и присоветовали Бабухину обратиться к одному врачу, психиатру… Тот здорово наблатыкался освобождать маменькиных сынков и бздюхаляев. Хитро работал мужик…

Сусликов встал, заглянул в облезлый шкаф, вытащил бутылку, посмотрел на свет. Пустая… И со вздохом поставил на место.

– Как же тот врач действовал? – заинтересовался Акатов.

– Очень просто, – снова сел хозяин. – Приходит к нему клиент, говорит, через полгода, мол, призыв. Как бы отбояриться? За эти, конечно. – Разжалованный капитан сделал известный жест пальцами. – Психиатр заводил историю болезни. Писал в ней, например, что у больного в голове все время играет музыка, или слышатся человеческие голоса. Глюки, словом. Или хочет вылететь птичкой в окно… Для пущей верности мог и в больницу положить. Уразумел?

– Вроде бы, – кивнул Денис.

– Подходит время призываться, а у парня на руках, считай, белый билет – ведь шизиков в армию не берут. Таким макаром и Бабухин хотел проскочить. Но вдруг – бац! Медкомиссия послала на обследование. Причем к таким зубрам, которые на своей психиатрии пуд соли съели. Короче, как Лютик ни мухлевал, как ни старался изобразить чокнутого, разоблачили.

– Но почему послали на проверку именно его?

– Не только его. Всех, кому раньше тот психиатр поставил диагноз… Я понимаю так, что на него кто–то настучал, – пояснил Сусликов. – Ну, врач схлопотал десятку с конфискацией, а его клиенты различные сроки. Бабухин, насколько я помню, два года…

– А за что его отправили на строгий режим? Два года, какой это срок?!

– Черт его знает. Я сам удивился, когда прочитал приговор. Даже обратил внимание прокурора по надзору. Тот обещал разобраться, да так ничего и не сделал. Видать, просто забыл. И попал Лютик из огня да в полымя.

– Странная кличка, – заметил оперуполномоченный.

– А он и впрямь походил на цветочек: застенчивый, как девица. – Савелий Фомич плотоядно хихикнул. – Ну и чуть ли не в первый день на него надели юбку… Знаешь, что это такое у зэков?

– Да, – кивнул Денис, – изнасиловали…

– Здорово навалился на Бабухина Хлыст. Сидел за убийство. Причем убил свою же любовницу и съел.

– Съел? – переспросил ошарашенно Акатов.

– За милую душу! Главное, замариновал мясо, пригласил дружков и накормил шашлыком из человечины. – Видя, что лейтенанту не по себе, Сусликов усмехнулся: – Ты, брат, только начинаешь службу. Такого еще насмотришься!…

– Кое–что уже видел, – бодрился Денис.

– Ну а в нашей колонии народ совсем отпетый. Один, к примеру, застал у занозы[7] любовника, схватил ее годовалого ребеночка и выбросил в окно на снег… Ребенок обморозился, ампутировали обе ножки.

– Ну и что же Бабухин? – направлял в нужное русло разговор Акатов.

– Что… – хмыкнул Савелий Фомич. – Мастевые[8] в колонии – самый отброс, можно сказать. Их и за людей не считают. Измываются как хотят. Нассать мастевому в лицо – это еще самое безобидное. Пропал бы Лютик совсем, не потрафь он пахану…

Сусликов неожиданно вскочил, подбежал к окну. Когда фигура в шинели прошла по улице мимо, он с огорчением вернулся на свое место и спросил:

– Об чем я?…

– Бабухин потрафил пахану…