Преступники. Факел сатаны

– Не думаю, а теперь знаю точно, – кивнула следователь на дневник. – Это она убила Зерцалова.

– Кирсанова? – вырвалось у Жура, – такая верующая и…

– Ах, Виктор Павлович, Виктор Павлович, что теперь говорить, – с тоской произнесла Гранская. – Мы неисправимые максималисты. Раньше считали святыми коммунистов, а верующих – изуверами. Теперь же идеализируем религию, а большевики для пас стали исчадием ада…

– Что верно, то верно, – со вздохом согласился Жур. – А вы заметили, что громче всех предают анафеме марксизм–ленинизм именно те, кто вчера еще поклонялся ему, словно идолу?…

Гранская не успела ответить – из коридора послышались крики, шум.

– Выясните, пожалуйста, в чем там дело, – попросила капитана Инга Казимировна, закрывая окно: комнату порядком выстудило.

Жур вышел и скоро вернулся с высокой женщиной средних лет в пальто фасона «летучая мышь», шапке из голубой норки и сапогах на высоченных каблуках.

Увидев Кирсанову, распластанную на постели и с закрытыми глазами, она на мгновенье застыла, а затем кинулась к кровати.

– Лайма! Лайма! Что с тобой?

Однако Жур преградил путь незнакомке, аккуратно, но крепко взяв ее за локоть.

– Простите, кто вы? – спросила Гранская.

– Корецкая, подруга детства, – ответил за женщину Виктор Павлович. – Дежурная не пускала.

– Что с ней? Она… Она жива? – спросила вошедшая, не отрывая глаз от подруги.

– Жива пока, жива, – сказал Виктор Павлович, чуть ли не насильно отводя Корецкую от кровати.

– Садитесь, – указала на стул Гранская. Корецкая повиновалась. – Извините, Маргарита?…

– Маргарита Леонтьевна, – уточнила та, нервно сдергивая перчатки.

– Вы договорились о встрече?

– Лайма просила прийти. – Корецкая стала лихорадочно рыться в карманах пальто, в сумочке. – Странная записка…

– Какая записка? — насторожилась следователь.

– Черт, куда я ее дела? – продолжала поиски Маргарита Леонтьевна. – Понимаете, пришла ко мне в институт женщина… Говорит, горничная из гостиницы… Лайма через нес передала мне записку… Читаю и ничего не могу понять. Зачем я должна быть у нее ровно в семь?

Гранская глянула на часы – было всего четверть шестого. А Корецкая продолжала:

– Но содержание меня так испугало, что я тут же помчалась сюда.

Она вытряхнула содержимое сумочки на стол, но в это время широко распахнулась дверь, и в номер вошла бригада «скорой помощи»: двое санитаров с носилками и врач.

Все они были в белых халатах и шапочках, с марлевыми повязками на лицах.

– Потом продолжим, – сказала Инга Казимировна Корецкой, поднимаясь им навстречу.

– Где больная? – деловито спросил доктор, глянув на бумажку, что держал в руке. – Кирсанова Майя Владимировна…

– Лайма Владимировна, – поправила Инга Казимировна, радуясь, что так быстро прибыл врач, и показала на кровать.

– Ну, это телефонистка ошиблась, – сказал тот, направляясь к Кирсановой. Он пощупал у нее пульс, поднял одно веко, другое. – Вы сообщили – отравление…

– Есть предположение, что она приняла яд.

– Яд?! – посмотрел на следователя с испугом врач и отдал распоряжение санитарам: – В машину и поживее!

Те ловко уложили Лайму Владимировну на носилки и направились к выходу.

– С вами поедет наш сотрудник, – сказала Гранская. – Капитан Жур.

– Ради Бога, – скользнул взглядом по Виктору Павловичу доктор и спросил: – Чем бы прикрыть больную? Чай, не лето…

Гранская сорвала с вешалки в шкафу демисезонное пальто и накрыла Кирсанову.

– В какую больницу повезете? – поинтересовалась она у врача.

– Как в какую? – удивился тот глупому вопросу. – В институт Склифосовского.

– Я сразу позвоню оттуда, – успел сказать Виктор Павлович и выбежал вслед за бригадой «скорой».

Инга Казимировна прикрыла дверь, вернулась к Корсикой.

– Не нашли записку? – спросила она.

– Нет. Наверное, сунула в бумаги у себя на столе. Но я отлично помню текст. Лайма прощалась со мной, просила выполнить последнее се желание… Мол, за все уплачено, все документы в номере… И самое непонятное, – Корецкая вытерла капельки пота со лба. – Она пишет, что… Станислав в холодильнике… Представляете? Что это, шутка? Или…

– Как–как вы сказали? – аж привскочила Инга Казимировна.

– Станислав в холодильнике, – повторила Маргарита Леонтьевна.

Майор, стоящий рядом с ЗиЛом, распахнул дверцу.

С нижней полки выпало что–то круглое, тяжелое, заключенное в черный целлофановый пакет. Велехов, взяв за один конец пакета, приподнял его… Из него выкатилась… голова.

Раздался истошный крик Маргариты Леонтьевны.

Это была голова Зерцалова.

Капитан Жур едва поспевал за санитарами. Он поражался ловкости, с какой они мчались вниз по лестнице с тяжелыми носилками.

– Есть шансы спасти? – спросил Виктор Павлович семенившего рядом врача.

Тот развел руками и ничего не ответил.

Вестибюль гостиницы миновали почти бегом. Швейцар предупредительно распахнул двери, и они оказались па улице, где уже было совсем темно. Сквозь свет уличных фонарей промелькивали частые капли дождя. Прохожие шарахнулись в сторону от санитаров, лихо развернувших носилки у открытой вверх задней дверцы микроавтобуса «скорой помощи».

– Порядок? – высунулась из него густая мужская шевелюра.