Преступница

"Нет. Не так", - она начинала заново. Профессор достиг всего, что поставил себе целью. Это стало его капиталом. Им - советским эквивалентом денег - Успенский заплатил Нурбеку. Мысль складывалась медленно. Подобно паутине, она сплеталась из обрывков разговоров, которые вел профессор. Когда-то давно, предугадывая заранее, он выбрал именно ее. Волчьим носом Успенский унюхал в ней главное: рано или поздно зайдет в тупик. Словно дикий зверь, спасающий детеныша, он - ради своей науки - готовился принести себя в жертву, чтобы, связав ее раз и навсегда, наставить на путь, которым прошел сам. В конце пути, в свой черед достигнув всех поставленных целей, она должна будет - ради продолжения науки - выбрать нового детеныша, чтобы принести себя в жертву и спасти. Этот путь он считал заменой естественного, который палачи, пришедшие к власти, пресекли раз и навсегда.

Картины будущего щелкали черно-белыми кадрами: по ступеням, сбитым множеством ног, Маша шла вверх по лестнице, на вершине которой сияла докторская диссертация - ее будущий основной капитал. Решение, минуту назад казавшееся трудным, стало простым.

"Слушаю", - профессор отозвался бесцветным голосом. Она сказала: "То, что вы предлагаете, - невозможно. На вечернем я учиться не стану - много чести". Будь он не волком - человеком, она не нашла бы сил отказать. "Дура, - Успенский отозвался глухо. - Захочешь исправить - будет поздно". - "Не захочу". Забытый восторг дрожал в ее груди: так она была счастлива лишь однажды - в день поступления.

Маша вошла к себе и затворила дверь. Двор гомонил детскими голосами. Сквозь приоткрытую форточку они проникали беспрепятственно. Детские шапочки, похожие на цветные шары, катались по асфальту. Из подворотни тянуло гарью: в третьем дворе тлела помойка. Она загоралась регулярно, но красные машины не торопились. Считалось, что такие очаги прогорают сами собой.

Дети играли в классы. Скрежет железной битки долетал до верхних этажей. Терзаться нечем - Нева, вышедшая из берегов, слизнула бессмысленные годы. То, что случилось, относится к чужой жизни: кафедра, Нурбек, комиссия. Пусть боятся те, кто жаждет нажить капитал. Дура, она вспомнила, дура, и усмехнулась, передернув рот.

Дворовые крики становились слышнее. Запах гари, проникавший в комнату, забирался во все углы. Потянувшись к форточке, она выглянула в окно. Внизу назревала драка. Разбившись на два лагеря, дети стояли - стенка на стенку. Девочка, одетая в синее пальтишко, замахивалась биткой. Полная песка, она была тяжелой, как камень. Размахнувшись неловко, девочка разжала кулак. Дети, стоявшие напротив, колыхнулись испуганно. "Эй, вы! Сейчас же прекратите!" - Маша крикнула в форточку. Приняв за родительский окрик, дети сомкнули ряды. Глаза, разгоряченные ссорой, шарили по окнам. Ошибка. Родители, которых стоило бояться, только что вернулись с работы. Поужинав, они смотрели телевизор. Синяя девочка подняла битку.

Что-то, упущенное во сне, поднималось с колодезного дна. Битка, брошенная в воду, расходилась кругами. Круги ширились, захватывая и сон, и явь. Здесь, в нехорошей яви, случилось что-то, похожее на сон. Осторожно прикрыв форточку, Маша вспомнила: и здесь, и там своим спасением она обязана пауку.

Паук, спасший от разъяренной толпы, повернул вспять ее реку, которую она - своей глупой хитростью - направила в чужие берега. Доносом, написанным в паучью славу, совершился спасительный крен, а значит, именно за это она должна быть ему благодарна. Единственный, он рассудил правильно, словно с самого рождения знал ее правильный путь. События последних лет обретали новое качество - осенялись дальновидностью паука. Поступление, больница, комната - на всем лежала печать его игривого внимания: пресыщенный всеобщей покорностью, паук следил за ней свысока. Здесь, где больше не с кем по-человечески, ни один волос не падает помимо его воли.

Странное чувство шевелилось под сердцем: он, пристально следящий за всеми, выбрал именно ее. Как бы то ни было, профессор договорился с Нурбеком. В этой стране все договариваются. Если так, не все потеряно. Главное - договориться с пауком.

Едва смиряя пляшущие ноги, Маша шагала по комнате. Жизнь начиналась заново. То, что случилось раньше, - не в счет. Родители, брат, профессор - все канули в прошлое. Маша оглядывала остаток: Юлий - единственный, не втянутый в игру. Паучьи глаза выпустили его из виду, проглядели, скользнули мимо. "Нет, - Маша думала, - нет. Ошибки быть не может. Этим глазам не занимать зоркости". Здесь он готов договариваться. Профессор сказал: Нурбек мог потребовать большего. Но не потребовал. Паук справедлив по-своему: все, что хотел, он и так уже отнял, а значит, большего вряд ли потребует с нее.