Преступное бездействие

В огромном массиве научной (и якобы научной) и учебной литературы по юридической (и якобы юридической) проблематике рецензируемый труд А. И. Бойко явно выделятся тремя обстоятельствами: а) выраженной в обильных подстрочниках добротной опорой на доктринальные взгляды предшественников — эта благородная традиция, к сожалению, постепенно вытравливается молодым поколением криминалистов; б) разносторонностью — помимо чисто правовых представлений о бездействии в подготовленном к печати издании задействованы и критически оценены стандарты психологии, социологии, политики, философии, языкознания; в) индивидуальным стилем, который можно определить как сплав терминологического богатства и публицистики — текст навевает приятные воспоминания о письменной русской речи «серебряного века», свидетельствует о преимуществах «оживления» сухого (нормативного) юридического языка словарным запасом других сфер жизни.

Бездействие, безусловно, можно считать фокусом жизни — для юридического осмысления. Автор убедительно показывает это и в представительских частях книги (введении, послесловии), и в основном тексте; обоснованно увязывает возможность прорыва юридического мировоззрения именно в области уголовной ответственности за пассивное поведение, именует бездействие «кладезью проблем, творческой мастерской деятельного юриста». Тут он прав: правовые технологии прежде всего обтачиваются именно на проблемных участках регулирования.

На мой взгляд, представители уголовного права обязательно отнесут к достоинствам книги следующие фрагменты (направления, главы, подходы):

1. Исследователь прав в своей страстной критике политической, законодательной, да и научной односторонности, выраженной в современном превознесении прав и свобод, индивидуализма, субъективного вменения (гл. 3). Нравственная и духовная слепота, забвение обязанностей и требований коллективного быта, умаление общественной опасности бездействия в связи с этим, может дорого аукнуться стране. Трудно не согласиться с А. И. Бойко в том, что сегодня «амплитуда просвещенного мнения резко шатнулась в пользу субъективного вменения»; что из пяти признаков так называемого общего состава «титул уголовно-правового принципа демонстративно присвоен лишь вине»; что объективное вменение трактуется с подачи законодателя искаженно; что «оптимальное сочетание двух базовых начал уголовного преследования (объективного и субъективного вменения. —М. К) стоит определять как взаимную дополняемость».

2. В работе поднимается сложнейшая проблема причиняющих возможностей пассивного поведения (гл. 5). После выхода в свет крупного исследования В. Б. Малинина (Причинная связь в уголовном праве. СПб., 2000) рецензируемая рукопись продолжает искания на этом участке. Автор делает это квалифицированно и на достигнутом уровне знаний. Это продолжение можно усмотреть в рекомендациях активной разработки института сопричинения, который «становится стержневой доминантой отраслевого регулирования и прогресса», в призыве «сближения (на этом участке. — М. К) криминологии и уголовного права», то есть преодоления ситуации, когда «криминальная этиология растащена по дисциплинарным квартирам», в прогнозе, согласно которому ученый мир, законодатель и практики должны готовиться к освоению и употреблению иных, помимо причинно-следственной связи, форм детерминации общественных явлений.

3. В подготовленной к печати рукописи (хотя и с оговоркой о постановочности суждений в названии гл. 6) предлагается к обсуждению интересная проблема ответственности за многоэпизодную бездеятельность, так сказать, за «линию поведения или линию жизни». Здесь автор последовательно: а) руководствуется своим правдоподобным предположением о том, что «для бездеятельности более характерны длительность, протяженность, систематичность...»; б) анализирует деятельностный подход в современной науке и психологические представления о деятельности; в) пытается оценить возможности и приспособить институт множественности для целей криминализации бездеятельности.

4. Хорошо, свежо смотрится гл. 7, посвященная поиску закономерностей уголовного закона в части регламентации ответственности за бездействие. Приятно, уместно и то обстоятельство, что российский УК сопоставляется с профильными нормативными актами славянских государств — Беларуси и Украины. Догматический обзор, компаративизм и классификационные опыты позволили А. И. Бойко сформулировать вполне пригодные для использования в отечественной науке выводы о правотворческих приоритетах (защита публичного интереса, материальность составов бездействия, специальный субъект), о привилегированном положении пассивного преступника в уголовном праве по сравнению с субъектом-активистом.