Преступное венчание

Мы росли, не общаясь со сверстниками, черпая во взаимной дружбе утешение в наших нехитрых горестях. Мать наша умерла рано, мы ее не помнили. Когда нам исполнилось по пятнадцать лет, отец наш был убит грабителями во время очередного набега на развалины монастыря, а нас заточили в татарскую тюрьму. Это случилось около двадцати пяти лет тому назад, когда Эски-Кырымом владел Алим-Гирей, отец нашего султана Сеида и его брата Керима, крымского хана.

Заточение наше не было мучительным, однако мы уже не были детьми. Я полюбил Гоар со всем пылом первой юношеской страсти. Тому способствовали наше уединение, неподвижная жизнь и неодолимая сила молодой крови. Неспособные противиться ей, мы забыли обо всем и однажды ночью ввергли себя в пучину преступной любви.

– Преступной любви! – повторила Лиза едва слышно.

– Это был рок, Кисмет! Ведь мы родились вместе, выросли рядом, были воспитаны так, чтобы делиться хлебом, водой, воздухом, которым дышим… Так же мы разделили эту неистовую страсть. И, о боже, как прекрасна была Гоар!..

Он опустил голову, скрывая навернувшиеся слезы.

– К несчастью, последствия не замедлили сказаться. Проведав, что один из пленных монастырских служек оказался женщиной, к тому же беременной женщиной, Алим-Гирей поклялся пред главою армянской общины, что отомстит прелюбодеям и глумцам. Нам же была преподнесена совсем другая история. По его словам выходило, что как раз наши братья по вере алчут нашей погибели, Гирей якобы стремился сохранить наши жизни. Требовал он от нас сущей безделицы: перейти в общину Магомета[101]! А сулил все блага земные и небесные, уверяя, что сохранит тайну нашего родства и мы с Гоар, приняв мусульманство, сможем открыто жить вместе как муж и жена, сможем признать зачатого в грехе ребенка, которого носила Гоар… О да, велико было искушение! – простонал Баграм, прижимая к лицу ладони. – Я по сию пору помню, как рвалось мое сердце на части! Но мы с Гоар, обливаясь слезами, стояли на своем: мы согрешили против крови, но не предали и не предадим веры своей. Ни бесконечные уговоры, ни бесчеловечные пытки, во время которых у Гоар случился выкидыш, не смогли нас переубедить. Гирей остался озадачен и разъярен. Он не мог убить нас, ибо поклялся перед старшиною всех армян не делать этого. Но и оставить нас живыми было рискованно, ибо весть о его жестокости долетела бы до самого Порога Благоденствия. И он решил оставить нас живыми, но в то же время уничтожить.

Пристальный взор Баграма сделался тяжелым, словно груз всех этих лет вдруг лег на плечи армянина.

– Видела ли ты мою сестру без покрывала, Рюкийе-ханым?

– Нет, – покачала головою Лиза. – Никогда. Здесь ведь многие так ходят.

– Многие, – кивнул Эбанай. – Особенно те, кто изуродован так же зверски, как моя Гоар. Ведь Бурунсуз по-татарски значит «безносая»…

Лиза зажала рот рукой.

– Она не пожелала носить паранджу, повинуясь закону шариата, и ее вынудили навеки скрыть лицо от людей. Я не пожелал подвергаться сюннету[102], и меня вынудили навеки отказаться от радостей плоти. Ее лишили красоты, что ввергла меня в искушение, а меня лишили того, что довело нас до греха. Нет, до счастья, до безумства, до любви! В семнадцать лет я перестал быть мужчиной и сделался евнухом. Теперь ты понимаешь, почему меня так охотно называют Эбанай, что означает «повивальная бабка»?

Лиза смахнула со щек незаметно пролившиеся слезы.

– Гирей все рассчитал верно, – продолжал Баграм. – Вернуться к своим соотечественникам мы теперь не смели: изуродованы, опозорены…

Гоар переименовали в Гюлизар – злая насмешка назвать ее подобной розе! – и приставили нянькою к маленькому Сеид-Гирею, на которого она обратила всю любовь, еще тлевшую в ее измученном сердце.

Я же был предоставлен самому себе и приобретению тайных знаний. Ценою тяжких усилий я вернул расположение своих соотечественников: прежде всего тем, что неусыпно стерегу хранилища Суры-Хач. Мне удалось разыскать рукописные книги, в которых говорится о секретах врачевания разных недугов, и моя слава лекаря облетела весь Кырым-Адасы. Когда Сеид-Гирей вернулся в Эски-Кырым, он привез с собой Гоар…

– И как же вы встретились? – робко спросила Лиза, до глубины души захваченная историей этой жизни и этой любви, так не похожих и в то же время до боли, до тоски похожих на ее жизнь и любовь, ибо все беды и несчастья мира мучительно схожи между собою.