Преступные игры гения

– Ань, это уже было, – напомнил Гена, наливая себе кипятка в чашку. – И пять лет назад, и после убийства Паршиной. Никто и ничего. А после задержания Крылова я снова прошелся по потенциальным свидетелям. Ноль информации.

– Может, ты как-то не так с ними говоришь? – с сомнением посмотрела она ему в спину.

– А как надо говорить? – с легкой обидой ответил Гена, поворачиваясь с чашкой. – В ресторане? За деньги? Или в камере прессовать?

– Прости, – с легкостью извинилась она.

И сама удивилась, и Гену удивила. Раньше за ней такого не наблюдалось. Чтобы вот так вот – запросто извиниться, да еще и на глазах Ольховцева!

– Принято, – улыбнулся Гена примирительно, закинул чайный пакетик в чашку. – Я говорил со всеми бывшими однокурсниками и Серовой, и Паршиной, и убитой Алены Востриковой. Никто из них ничего не видел, ни о чем не догадывался и даже ничего предположить не мог. С кем встречалась Серова до своей смерти, точно установить сложно. Кто-то указывал на Пеклова. Кто-то видел ее еще с какими-то парнями. И мягко намекали мне, что Серова была не очень разборчива в связях. И даже клеилась к Осетрову. Но он ее знаки внимания отвергал и даже избегал ее. Он на тот момент уже жил с Лидочкой. И ему никто не был нужен, кроме нее.

– А родители Серовой? Они тоже не могут назвать ее парня?

– Они тоже затрудняются однозначно ответить на этот вопрос. Я уже рассказывал об этом, коллеги.

Гена, поболтав в чашке чайным пакетиком, выбросил его в корзину для бумаг. Брызги, конечно же, полетели. Аня даже бровью не повела. А вот Алла…

Он погрустнел, вспомнив о ней. Алла не терпела беспорядка. Все в доме, в одежде – безупречно. Аккуратно, чисто. За брызги на полу от чайного пакетика он получил бы мягкий укоряющий взгляд. Ругаться она бы не стала. Она была хорошим, чистым человечком. Беда, что не его человечком она была. Он так и не смог ее полюбить по-настоящему.

– Серова часто приводила в дом парней. Нередко разных. И установить, кто именно был ее избранником, так и не удалось. Но Пеклов совершенно точно у них бывал.

– Ах, сколько же к нему вопросов, ребята! Где же он? Где?..

Аня прошла на свое место, села и какое-то время рылась в бумагах. Ольховцев вдруг захотел кофе из автомата и вышел. А она, потерев виски, произнесла:

– Гена, дорогой, боюсь показаться тебе занудой, но брызги от чая на полу – это перебор даже для меня. И да, опроси заново однокурсников девушек. А я…

– А ты?

Он сидел с покрасневшим лицом – а он точно покраснел, он всегда это чувствовал. И думал о том, что он ни черта не разбирается в женщинах.

– А я снова пройдусь по художникам и пьяницам с памятной вечеринки пятилетней давности. Крылов тут вчера неожиданно вспомнил еще об одном персонаже, который сразу после памятной попойки улетел на ПМЖ за границу. Кажется, в Мадрид. А не так давно вернулся.

– И что? Он хочет притянуть его к убийствам?

– Нет. Он жаждет от того информации. Уверяет, что этот дядечка почти не пил. И многое должен помнить. А у меня, как ты правильно заметил, возник вопросец к дядечке.

– И какой?

Гена достал сразу несколько влажных салфеток, швырнул их на пол, наступил на них правым ботинком и повозил им туда-сюда, вытирая чайные брызги. Аня замечание сделала. Но совершенно точно убирать за ним не станет.

Алла бы убрала…

– Как давно он вернулся в страну? Совпало ли его возвращение с убийствами? Есть ли у него алиби на момент убийств? В каких отношениях он был с Ольховцевым? Знал ли Пеклова?

– Ого! Вопросов на хороший допрос.

– С допросом повременим. Дядечка может быть нам полезен и как источник информации, и как… – Аня тяжело вздохнула, понаблюдав, как Гена трижды промахнулся мимо мусорной корзины, запуская в нее комок грязных салфеток. – И как еще один подозреваемый.

Глава 24

Артур Севостьянов приглаживал перед зеркалом свою маленькую бородку, которую очень любил называть шкиперской. Сам он никакого отношения к флоту не имел никогда. И предки его тоже не имели никакого отношения к флоту. Он даже, если честно, плавал скверно. И никогда не рисковал заплывать на глубину. Барахтался вместе с детьми и их мамами на мелководье. А чтобы не выглядеть комично и не стать предметом насмешек, брал с собой очередную девушку и делал вид, что играется с ней. Не каждой нравилось. Некоторые бросали его на мелководье, уплывали на глубину и махали ему оттуда ручками. С этими он расставался почти мгновенно. Те, которые оставались с ним и принимали правила его игры, еще на какое-то время задерживались.

Честно? Не очень-то ему хотелось менять их так часто. А иногда и вовсе хотелось какое-то время пожить одному. Его возраст… Ему уже скоро шестьдесят! Хотелось покоя, какой-то необременительности в быту и даже небрежности в одежде. Уехать в глухую деревню, бродить по росе босиком, пить парное молоко из глиняной крынки и любить на сеновале простых, непритязательных женщин.