Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

Интересно, этот «документ» никогда и никем не упоми­нался — ни в прессе, ни в публикациях ученых и специали­стов, занимающихся проблематикой СНГ. Одни, видимо, не хотели признать факт, что первый председатель Межпарла­ментской ассамблеи имел и идеи, и возможности превратить СНГ в эффективно работающее Содружество, с действен­ными институтами, способными с большой пользой воздей­ствовать на все бывшее пространство СССР и энергично влиять на все процессы. Другие опасались даже упоминать мое имя — такой страх им внушали ельцинисты и правя­щий политико-административный режим, с «подручными» СМИ, стоящими на страже «новой старой» власти. Третьи они были открытыми противниками, отвергающими лю­бую здравую мысль, если она не исходила от них. Межпар­ламентская ассамблея, которую мы так тщательно создава­ли, практически тихо «умерла» стараниями В. Шумейко и Е. Строева, которые возглавили первые палаты Государст­венной думы и которым отдал «на откуп» эту перспектив­ную международную организацию кремлевский правитель, после «стабилизации» его режима в результате проведенно­го 12 декабря 1993 года референдума, принятия новой Кон­ституции и формирования нового парламента.

.

Субъективно-психологические моменты, способствовавшие высокому уровню иностранного воздействия на правителя

Ельцин, как это отмечают многие наблюдатели, был болезненно-подозрительным человеком, причем в таких крайних формах, что это вызывало порой некоторые сомне­ния в его умении строить логические конструкции в поли­тической борьбе, с ее неизбежными альянсами и компро­миссами. Пример этого — его упорное нежелание в роковой для нас всех час — 19 августа — не упоминать в тексте на­шего «Обращения» имени президента Горбачева, заявления: «Я не хочу быть его спасителем», в то время, как имя Горба­чева нам было необходимо как знамя борьбы с путчистами. Тень подозрения, павшая на любого одаренного и преданно­го ему человека в личной к нему нелояльности, вызывало у него немедленное желание избавиться от него навсегда. Не­которая доля самостоятельности при этом как раз и рассмат­ривалась как «нелояльность». Это, кстати, очень осложняло мою работу с ним еще с первых наших совместных шагов, с мая 1990 года. А когда мы дружно подавили августовский

Другая «болезнь» — это неприкрытое поклонение Запа­ду, восхищенное преклонение перед высказанными их пред­ставителями, порой, весьма банальных истин. Я сталкивал­ся с этой стороной президентского мышления часто, и когда Ельцин с почтительным придыханием говорил о нечто та­ком, «которое» я не мог не знать, десятилетиями занимаясь Западом, — я терялся, не зная, как реагировать: согласиться, словом или, как принято, одобрительно «кивать» — я не мог бесполезно возражать — уже не хотел, зная, что у собесед­ника испортится настроение.

Возможно, в связи с этой страстью, но в основе своей продолжение линии Горбачева на бесконечные уступки за счет России, в некоторых российских печатных изданиях, в разное время, высказывалась версия, что Ельцин являл­ся агентом иностранных спецслужб (как Ленин, Горбачев и др.). По мнению авторов версии, в противном случае не­возможно понять ни его внутреннюю, ни внешнюю полити­ку, направленную на откровенное подчинение России инте­ресам западных стран.