Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

Каждый новый Президент, который приходит в Белый дом, через некоторое время пребывания в должности осоз­нает степень такого конституционного разделения неза­висимо от того, кто составляет большинство в конгрессе, партия президента или ее соперник. Так и должно быть. Президент не разделяет с конгрессом свое право помилова­ния, а конгресс не делится с судами своей властью в области налогообложения и ассигнований (хотя судейские и прини­мают участие в определении предельных размеров льгот). В 1974 году Верховный суд определил разделение властей в федеральном правительстве, заявив, что полномочия, вверенные федеральным судам Статьей III Конституции, «могут быть поделены с исполнительной властью не более чем, скажем, глава государства может поделиться с судами правом вето или конгресс разделить с ним право отменять вето Президента»^[10].

Прошел ли баланс полити­ческих институтов, задуманных создателями Конституции, проверку временем? Или события опрокинули теорию? Токвилл, одобрительно цитируя Джефферсона, считал, что «ти­рания законодательства» в Америке будет длиться в течение ряда лет, прежде чем ее сменит тирания исполнительной власти^[11]. И все же президентская власть, достигнув верши­ны при Аврааме Линкольне, поникла перед лицом настой­чивого и восставшего конгресса. В 1885 году Вудро Вильсон писал, что Конституция 1787 года являлась формой правле­ния скорее по названию, чем на самом деле, «форма Консти­туции предусматривала прекрасно пригнанный, идеальный баланс, в то время как реальная форма нашего правления является просто схемой верховенства Конгресса»^[12].

Двумя десятилетиями позднее, алчно поглядывая на Бе­лый дом, Вильсон возвещал, что Президент «должен отныне и навсегда быть одной из величайших сил в мире... Мы толь­ко начинаем рассматривать должность Президента в этом свете; но именно такой свет все больше и больше будет на него падать...»^[13]. Согласно его анализу, новым источником президентской власти являлось бремя международной от­ветственности, возложенное на Соединенные Штаты. Ве­ликая депрессия 1930-х годов в сочетании с личными ка­чествами Франклина Д. Рузвельта придала новый импульс исполнительной власти.

Репутация конгресса падала с такой стремительностью, что Сэмюэль П. Хантингтон в одной из своих известных ра­бот, опубликованной в 1965 году, предположил, что конгресс должен отказаться от своей законодательной роли и сосре­доточиться на служении избирателям и надзоре за государ­ственными органами, если он не изменит коренным образом свою деятельность^[14]. Казалось, что состояние конгресса про­должает ухудшаться, так как в 1968 году Филипп Б. Курланд обвинил его в том, что у него «не хватает смекалки исполнять свои обязанности». Конгресс находился в прострации, Пре­зидент доминировал над ним. Курланд предлагает нам навес­тить «ложе другой больной конституционной концепции — понятия о разделении властей». Пациент был не просто бо­лен, смертельный исход казался неминуемым. Теоретически лечение было возможно, но Курланд не видел оснований для оптимизма. Пациент утратил волю к жизни^[15].

Эти мрачные прогнозы подразумевают, что дисбаланс между Президентом и конгрессом носит хронический и по­стоянный характер. Однако никогда никакая ветвь власти не была столь всесильной или столь ущербной, как утверждали критики. Конгресс жив и здоров, хотя конкретный образ его жизни может оскорблять их вкус. Политическая система продемонстрировала способность к самокорректировке. Два президента, испытывавших пределы своей власти в 1960-е и 1970-е годы, были удалены со своих должностей^[16].

Доктрина раздельных властей, подвергавшаяся насмеш­кам большую часть двадцатого века, все еще сохраняет жиз­неспособность. Обращение к американской истории дает ос­нования для уверенности. Сенатор Джордж Уартон Пеппер нарисовал такую благоприятную перспективу: «Если гео­метры 1787 года надеялись на совершенный мир и если пси­хологи того времени опасались разрушительных конфлик­тов, то история, как это часто бывает, доказала, что надежды оставляют в дураках, а опасения обманывают. Совершенно­го мира не было, но конфликты не стали разрушительными^[17].

...После окончания заседания Президиума Верховно­го Совета началась подготовка к Чрезвычайной сессии Вер­ховного Совета с повесткой дня «О политической ситуации в Российской Федерации, сложившейся в результате госу­дарственного переворота». Работники были на подъеме — они прекрасно знали огромное значение того, что происхо­дит, понимали свою колоссальную роль в подготовке сессии парламента, работали четко, хладнокровно.