Пресвитерианцы. Вторая армия

Дверь Гвануку открыла совсем юная служанка, которую сыну прислал отец Кикучи. Адъютант был приглашен в переднюю комнатку и сообщил о своем желании увидеть госпожу. Уселся по-монгольски на циновке и принялся увлеченно строить свои дальнейшие планы по выведыванию тайных планов сторонников сегуна.

— Мой защитник…

Хотя, нет! Сначала в его ноздри влился нежный цветочный аромат. Гванук вскинулся, невольно подобрал свои колени в почтительную позу сэйдза.

Дверь плавно скользнула в сторону.

Она стояла в полумраке коридора, положив тонкие пальчики на деревянную рейку. Совсем другая… где те, рассыпанные по плечам пряди, где то взволнованное дыхание. Голову Айдзомэ украшала сложнейшая прическа, каждая прядь идеальным изгибом подчеркивала общую картину, десятки костяных заколок торчали отовсюду. Девушка стояла тихо, глаза ее были покорно опущены, точеная головка слегка повернута…

Но всё равно это была она! Та же невероятная Айдзомэ, доверившая ему свою жизнь.

— Какая же ты прекрасная…

«О боги! Я это вслух сказал⁈».

Короткий, почти незаметный взгляд мазнул по смутившемуся чосонскому мальчишке с заходящимся от восторга и ужаса сердцем. Тонкие густо-красные губы медленно растеклись в остроуглую улыбку, слегка обнажив загадочную черноту зубов.

— Мой защитник.

Глава 18

— Сиятельный, проснитесь!

Наполеон стремительно ухватился на тревожно-плаксивый тон, потянулся к нему всеми силами, как будто, выгребал из темного вязкого омута. Сон, окруживший его, был жуток и страшен. Во сне была война. Война, от которой он отвык: с синими мундирами, линейными построениями, десятками пушек, ведущими правильный обстрел, что называется, по науке. Правда, в том мире снов враги были какие-то совершенно дикие, жуткие, с кривыми саблями, с копьями в лохматой бахроме. С леденящими кровь криками, они неслись прямо на смерть. С одной лишь мыслью: резать, резать, резать людей в синих мундирах.

Кровавые схватки снились Наполеону, но, конечно, пугали его не они. В плен трех цветов попал он: грязная желтизна пустыни, холодная зелень моря и свинцовая серость небес. Он почему-то был именно в море, и неведомый корабль увозил его прочь. А он точно знал, что на пустынном безжизненном берегу осталась его армия. Его люди! И корабль увозил его всё дальше, тогда как люди в синих мундирах оставались в этой негостеприимной чужой земле. В окружении страшных диких врагов…

А он, Наполеон, уезжал! Бросал их! Или это всё-таки был не он?

— Скорее! Вставай!

Генерал окончательно открыл глаза, пару раз глубоко вдохнул и тряхнул тяжелой головой.

«Неужели это я? Нет. Неужели я ТАКОЙ?».

Окна в его комнате не было, но за стенами явно еще глухая ночь. Между тем, всюду слышались шум, беготня, тихие (пока) крики.

«Ну, что там еще случилось? — закатил глаза „Ли Чжонму“. — Неужели я не заслужил покоя!».

Покоя ему очень хотелось. Хотя, Наполеон заметил, что за год его здоровье заметно укрепилось, но он всё еще оставался стариком, который любил поспать. Причем, на мягком. Невыспавшаяся туша чосонского главнокомандующего потом очень тяжело вставала и страдала вплоть до следующего отдыха…

А в последний месяц поспать всласть удавалось нечасто. Собрать войско союзных сюго для войны с Оучи оказалось непросто. Даже первоначальная переписка выводила из себя. Губернаторы провинций, вместо того, чтобы взять под козырек и исполнить повеление, норовили вступить в эпистолярный диспут: А для чего? А чем вызвано? А точно надо? Наполеон к дискуссиям расположен не был, а потому уже вторым письмом поставил вопрос жестко: это измена?.. И поджавшие хвосты сюго за пару недель собрались в окрестностях Дадзайфу. Лично и с войсками, каковых набралось 13 тысяч самураев и асигару.

Здесь, правда, начался второй акт драмы «Непутевые союзники». Едва выяснилось, что князьям Тиндэя предлагают воевать за дело Южного двора без поддержки Армии Старого Владыки, и без того низкая решимость их сошла на нет.

— Как сами? Без Южной армии? Без волшебных ружей и пушек⁈

Наполеон утешил их тем, что союзники получат одну артбатарею — четыре полевые пушки — для взятия замков. А вот в остальном им, действительно, придется действовать самостоятельно. Пришлось провоцировать их, словно, уличных мальчишек, чтобы прибавить решительности.

— Четыре славных сюго против одного! Против уже побитого клана Оучи! Неужели вы боитесь?

Конечно, все моментально перестали бояться. За такие подозрения здесь привыкли моментально выпускать кишки самым подозрительным — красивым ударом снизу вверх и наискосок. Но возникла новая проблема: а кто поведет в бой это воинство? Четыре князя сразу начали с подозрением переглядываться. Разве что квадратный Мацуура глядел не слишком грозно: его семья совсем недавно выбилась на губернаторский уровень и пока не имела великих амбиций. А вот Сёни, Кикучи и Отомо готовы были отстаивать свои привилегии с обнаженными мечами. Парадокс: чужака Ли Чжонму над собой они терпеть согласились бы, но друг друга…