Пресвитерианцы. Вторая армия

«К демонам благородство, — Гванук холодно смотрел на избиение. — Они все должны сдохнуть».

…Колонна из пары сотен гренадеров, спеша изо всех сил, шла к Хакате, вдоль развешанных мертвых самураев. Шли молча. Не особо хотелось говорить, когда рядом, на самодельных носилках умирал их легендарный полковник. Рану Чу Угиля плотно замотали, но кровотечение остановить не удавалось. Опытные воины понимали, что будет, если на ноге перебить важную вену. У Звезды кровь отлила от лица, он потерял сознание, но еще дышал.

Быстрее! Быстрее! Может, лекари еще успеют залатать рану — и полковника удастся спасти.

Гванук шел рядом с носилками. Конечно, очень хотелось схватить какого-нибудь коня, коих после боя немало бродило по округе, и во всю прыть нестись к генералу! Предупредить! Но он не мог оставить Звезду в таком состоянии. Это было выше его сил. Тем более, что пара Головорезов это сделали вместо него и мчались сейчас в город, чтобы сообщить о новой стычке. И спасенном адъютанте.

Именно поэтому встреча Гванука с Ли Чжонму состоялась раньше, чем ожидал первый. Целая кавалькада всадников заполонила дорогу, и впереди бодрой рысью скакал главнокомандующий. Не доезжая до Головорезов, он довольно бодро спешился. Подошел к Гвануку, тяжко вздохнул — и вдруг крепко обнял юношу.

— Слава богу! — прошептал он на тайном языке, так что слышал только Гванук.

После повернулся к носилкам.

— Лекари! Быстрее! — махнул он нескольким городским целителям, которых привез с собой.

Головорезы тихонько опустили носилки с Угилем на землю — и лекари занялись свежей раной.

— Пойдем, — Ли Чжонму повлек юношу за собой. — Мы тут уже ничем не сможем помочь. Разве что помолимся в пути.

Гванук вывернул локоть из руки старого генерала.

— Нет. Сначала выслушай меня, господин.

И принялся рассказывать всё без утайки. Как обманула его подлая женщина, с черной коварной улыбкой; как слепо он верил ей, мечтая о невозможной любви; как, выведав у него главные тайны, враги нацелили нож на сердце сиятельного Ли Чжонму; как потом сюго предали своего господина, а он, Гванук, не смог предупредить. И теперь — исключительно по его вине — всё пропало.

— Я всему виной, сиятельный, — рассказ вновь распалил застывшее было сердце юноши, он снова пережил всю испытанную боль, отчего говорить ему стало очень тяжело. — Я пришел сюда только для того, чтобы сказать: не верь Мацууре! Войско сюго наверняка идет за мной следом. И, скорее всего, уже завтра оно будет здесь. Может быть, вместе с Оучи и их союзниками. А теперь убей меня. Казни за постыдную слабость. Я недостоин даже сражаться и умереть рядом с тобой.

Ли Чжонму растерянно остановился. Совершенно неуместная улыбка начала растягиваться на его лице, но он подавил ее.

— О… Мальчик мой. Во-первых… никто умирать не будет. А во-вторых, не кори так себя. Ничего непоправимого ты не сделал. Что за нами следят — это было неизбежно. Не от тебя, так от кого-нибудь другого, наши тайны выведали б. Ведь не такие уж это и тайны… Особо не скроешь.

Он снова настойчиво взял растерянного адъютанта под локоть.

— Что же касаемо измены сюго… То она не стала для меня новостью. Когда их войско по неясным причинам отступило перед не особо сильным врагом — я уже заподозрил неладное и стал предпринимать меры. А когда поехал на встречу к Мацууре, меня уже прямо предупредили.

— Кто? — замер на месте Гванук.

— Не поверишь! Садака Рюдодзю. Правая рука Мацууры… Я бы и сам не поверил. Но он мне доступно объяснил мотивы своего поступка. Говоря поэтически: квадратный самурай разбил ему сердце. Он обожал своего господина… я, конечно, подразумеваю обожание в нормальном смысле. Когда мы спасли Мацууру из плена, Садака проникся к нам искренней благодарностью. Он убежден, что и его господин Мацуура должен испытывать не меньшую благодарность. А тот замыслил измену. И Садака написал мне подробное письмо, в котором изменил клятве верности Мацууре, раскрыл его план и добавил, что после этого сам уйдет из жизни…

Ли Чжонму сделал несколько шагов в задумчивом молчании.

— Странные они тут, О… То раздражают, то вызывают восхищение. Невозможный народ — никаких сил нет.

Он вздохнул, но продолжил с нарочитой бодростью.

— Из письма я понял, что наши сюго смотрят на ситуацию не так глубоко, как твоя шпионка. Им не я был нужен, а как раз ружья и пушки. И, пообещав их, я выторговал себе и жизнь, и — главное — время!

«Верно, — вспомнил Гванук беседу заговорщиков. — Они все хотели наше оружие, чтобы вымолить милость у сегуна. Симадзу так и говорил… — юноша озадаченно встал. — А, может быть, Мацуура меня сюда отправил втайне от Симадзу? Чтобы самому захватить пушки и обойти южного князя?».

То, что враги уже обманывают друг друга и норовят обокрасть, внушило ему некоторую надежду.

— А как ты распорядился полученным временем, господин?