Претенденты

Это было главным условием российской элиты – позволить ворам бежать. Самой Корхонен дали понять – если хоть кто-то из коррупционеров предстанет перед судом – следующей будет она. Уберут любым возможным способом… Она помнила, как плакал командир спецназа, когда его подчинённых подрядили грузить коробки с валютой в фуры. Его большие сильные руки сжимались и разжимались в бессильной злобе. Когда проштрафившихся чиновников сажали в самолёт, Корхонен внезапно остро поняла, что у них не так уж много родни осталось тут – в России. Их дети и родители давно жили за границей. У некоторых – даже супруги. Министр строительства увозил из России только двух любовниц – они смотрели друг на друга со смущением и страхом. Какова будет их роль на новом месте? Хватит ли у него денег на них обоих? Может, лучше остаться? Ведь их не будут преследовать – они ему не родня, а дорогие подарки – особняки, машины и прочее – ещё докажите, что он их не с зарплаты покупал… Но в итоге улетели обе.

Потом пришли новости оттуда – семья главы строительства успешно интегрировалась в Хеленмарское общество, приняв драконское достоинство, а их семейный пудель принял демоничество. По хеленмарским каналам показали свежесозданного пудледемона – всё ещё в операционных шрамах.

– Рад рвать русских рабов! – прорычал монстр, скаля зубы. И, скорее всего, не врал.

Именно тогда госпожа президент поверила, что стала спасительницей России и что русский народ наконец-то полюбит её как родную, но оказывается, параллельно с её проектом по спасительной космоинтеграции в самой России зрела реакция. «Ryssa on ryssa, vaikka voissa paistaisi – русак останется русаком, хоть в масле его изжарь». Они снова тянулись в тёмную пучину веков – к скрепостничеству и монархии. Из глубин русской генетической памяти – из какого-то атавистического рептильного отдела мозга – звала их неизбывная утопия с добрым царём-императором, как лягушку звало болото, сколько бы цапель не стояло там в камышах, терпеливо поджав лапу в голодном ожидании… И они – ради этой последней смертельной дозы традиционализма – уже готовы убрать её, ненавистную чухонку, которая мешает им воровать, упразднить президентство, заменив своим царьком, целиком зависимым от усадившей его на трон элиты…

Но она не допустит этого – она призовёт спасительные силы: польские и грузинские ЧВК. Устроит им маленькую Смуту, чтобы избежать гораздо большей Порухи. Будет вам «Kejsari ja Itzewaldias yli koko Ryssanmaan – император и самодержец всей земли Русской».

«Свергнуть меня хотите? Ничего, я ещё накормлю вас лютефиском», улыбается Ингеборга Владимировна, «Кушайте, не обляпайтесь…»

Двигаясь ночами, Илья и Ламия добрались до границы. Это была километровая полоса отчуждения между странами. Минное поле, прикрытое башенками роботов-стрелков. Проход был двухполосной бетонкой, пересекавшей ничейную землю. Со стороны Хеленмара у противотаранных блоков стояла пара летающих машин пехоты и прохаживались часовые. Никакого движения через границу не было.

– По полю не пройти, – сказала Ламия. – Мирно нас тоже не пропустят. Придётся штурмовать блокпост.

– Это глупо. Я против, – отозвался Илья. – Даже если мы всех здесь убьём, на той стороне посчитают нас преступниками, прорывающимися на территорию РФ. Нам и русских пограничников перестрелять прикажешь?

– Ну, это будет перебор, – после недолгого раздумья согласилась дракон.

– К тому же, ты покалечена, – заметил мальчик. – Не сможешь сражаться в полную силу. И у них две ЛМП.

– А у нас две плазменных гранаты и кварк-глюонный бластер. Там всего-то дюжина свиноморфов ошивается.

Илья вдохнул:

– Дядюшка Римус говорил, что если бы оружие решало все проблемы, драконы отрастили бы десять рук и взяли в каждую по бластеру. Когда решаешь проблемы оружием, их становится только больше, и, в конце концов, они берут тебя в кольцо, которое сжимается с каждым нажатием на спусковой крючок.

– Я вот люблю пострелять, – пожала плечами дракон.

– А умирать ты любишь?

– У меня богатый опыт по этой части. Меня убивали раз двадцать, – призналась Ламия.

– Горячая репликация? – предположил Илья.

– Как и у большинства драконов.

– И каково это – умереть и воскреснуть?

Ламия задумалась, вспоминая:

– Это словно руку отлежать, но только не руку, а голову – первые несколько часов мозг колют иголки, а тело – словно ватное. И ты чёрт знает как далеко от того места, где погиб – дезориентирован и зол, и не помнишь последние несколько часов. Смерть всегда что-то забирает. Так что я не люблю умирать.

– У меня нет горячей репликации, – напомнил Илья. – Нет тайного убежища, где ждёт своего часа клон, чьи воспоминания синхронизированы с моими. Если я умру, это навсегда.

– Твои предложения?

– Сделаем по-другому, – сказал мальчик.

– Как же?

– Дядюшка Римус всегда давал мне задания «в поле». Я должен был придумать себе фальшивую биографию и «продать» её десяти случайным людям. Под конец наших тренировок я мог за день обдурить человек двадцать.

– И?