– Ляля! Это всё частности! Троцкие, Сухомлины, Ленины, Николаи – это всё преходящее. А Россия – вечна! И России нужна армия. А армии – офицеры. Разве я не прав?
Жорж приблизился к Ольге, обвил руками её талию, коснулся несколько раз горячими губами обнажённых плеч, повторил шёпотом:
– Так я прав? Прав же?
– Да… наверное… – неуверенно откликнулась Ольга, смягчаясь от мужниных ласк и в приливе нежности забывая недавний ропот на его невнимание.
…С первыми проблесками рассвета она подумала, что жизнь всё-таки становится всё страшнее. Сквозь застилающую глаза пелену слёз она смотрела на спящего рядом мужа. Он теперь красный командир… Военспец… Большевик… Во имя служения России… Верит ли он в это сам? Хочет верить. Чтобы не чувствовать себя трусом и предателем, как тогда, когда славил Временное правительство. Чтобы не видеть перед собой глаз застрелившегося друга. Чтобы в какую-то ночь не вскрикнуть в слезах: «Я подлец!» Несчастный, слабый человек… И её он делает такой же. За тысячи вёрст отсюда сутки назад свершилась величайшая трагедия. А что же они? Она – что же? Так ли следовало эту ночь провести?
Ольга осторожно выскользнула из-под одеяла и стала бесшумно одеваться. На голову повязала тёмный платок – по-траурному. Дома никто, по счастью, не проснулся, и, никем не смущённая, она поспешила к заутрене.
По приезде в Москву в церкви бывать почти не приходилось. И, лишь ступив под своды её, Ольга поняла, как ей этого не хватало. Служба выдалась многолюдной. Знать, многие пришли этим утром в храмы – помянуть невинно убиенного. Ольга тихонько шептала молитвы, изредка промакивая слёзы краем платка. Молилась и за убитого Государя, и за всех невинно убиенных. Но более – за своих. За родителей и сестру. За Родю, сражавшегося неведомо где против тех, кому стал служить теперь Жорж. И за Жоржа… Чтобы вразумил его Всемогущий, не дал окончательно ввергнуться в бездну.
По окончании службы Ольга подошла под благословение. На душе стало немного легче. Выйдя же из храма, она неожиданно углядела знакомое лицо. Крикнула, вызвав удивлённые взгляды проходивших мимо прихожан:
– Лида!
Это точно Лидия была! Вот так чудо! Ведь едва приехав в Москву, кинулась Ольга к ним с Серёжей на Маросейку, а их уж не было там. Дом уплотнили, хозяева съехали. Не то в Посад, не то ещё куда-то. Так и не отыскала адреса тогда. А как часто вспоминала всё это время! Ведь ближе их друзей не сыскать теперь в Первопрестольной! И вот какая встреча!
Похристосовались на радостях. Лида лишь на день в город приехала. Продать кое-что, купить кое-что – и назад скорее. Пошла Ольга с нею вместе – заодно и пособить, если что.
– Словно вечность не виделись! – вздохнула Лидия.
В самом деле. Прежде в другой жизни встречались. Считанные месяцы между жизнями этими, а – словно вечность…
Глава 9. Один день
Гудела нынче Сухаревка. Ни дать, ни взять базарный день! Вот, только торговцы и торговки каковы! О, такой почтенной публики вы разом не увидите теперь нигде в Москве! Дворянское собрание – не иначе! Вон тот благообразный старец с пышными бакенбардами – не он ли в том самом собрании ещё недавно командовал кадрилями да вальсами? А эта печальная тень в дырявом пиджаке со связкой книг? Бедный-бедный профессор – кому теперь нужны книги? И до какого бедствия нужно было дойти, чтобы самое святое для себя на торжище вынести? А вон дама с остатками прежней дородности. У неё было чудное имение в Минской губернии. И не менее чудный дом в Москве. История её семьи уходит в глубину веков, и славная эта история, да будет вам известно! Но, вот, и её загнала нужда на Сухаревку. Чтобы продать, а, вернее, обменять фрак мужа… И что-то из семейных реликвий… Семейные реликвии! Сколько их здесь! Портреты, посуда, мебель… И всё это улетает – вдармы! За мешок картошки, за несравненное право не подохнуть голодной смертью хотя бы ещё несколько дней или недель. Иные поникли, прячут глаза в землю, стыдясь своего положения. Другие уже преодолели стыд – голод и нужда удивительно быстро справляются с этим «пережитком буржуазного строя» – бойчат, норовя всучить свой товар покупателям.
Бойкости и Лидии было не занимать. Сама от себя раньше не ожидала такой оборотистости. А что делать? Ведь не одну себя прокормить надо, а ещё отца, сына, мужа и больного кузена Николку, полуживым приползшего из вымирающей столицы. Попробуй-ка не быть оборотистой! Попробуй-ка вспомнить правила хорошего тона, принятые в разрушенном до основания мире!