Говорят, что с годами потребность сна у человека становится всё меньше. Может, и правда. Аристарх Платонович уже привык к ночным бодрствованиям. Они не утомляли его, наоборот – то было время работы мысли, не отвлекаемой суетой дня. Никакая катастрофа не могла этой работы парализовать. Казалось бы – к чему? К чему все эти мысли, если бездна уже разверзлась, если вся жизнь твоя в эту бездну рухнула и, учитывая жизненные сроки, уже не приходится рассчитывать узреть рассвет? Когда, в сущности, и осталось-то дел на земле – подготовиться к Часу. Достойно встретить его. И все бы мысли устремить от праха восстающего к вечному, горнему. Погрузиться в созерцание и чтение святых книг. Ан нет! Не давалось! И всякое движение в стране, всякое событие анализировалось, разбиралось до тонкостей. И жадно ловились вести со всех её концов! И раздражало, что вести эти доходили с таким трудом…
Мысль работала. Зачем-то пытаясь постигнуть то, что свершилось, и чего поправить было нельзя. Таких рабов Мысли в Посаде было множество! Где-то недалеко, должно быть, также страдая от бессонницы, склонился теперь над новым трудом Тихомиров. Тихомиров постигает главное – Апокалипсис. Это, по-видимому, вершина его мыслительской работы. Это – плод долгого, методичного труда, к которому способен редкий человек. И наперёд можно знать, что глубина и верность святоотеческому преданию будет отличать это исследование от нервического «Апокалипсиса наших дней» бедного Василия Васильевича… Аристарх Платонович никогда не жаловал Розанова. На одну дельную мысль приходилось у него по дюжине таких ересей, от которых впору было волосам стать дыбом. И что за манера всегдашняя – самого Христа поворачивать под собственные похоти… А, в сущности, просто несчастный человек. С перепутанной жизнью, с больной душой. Типичный продукт своего времени и круга, потому и помешана на нём была добрая часть интеллигентской публики. Сами столь же больны были. И также жаждали к своим похотям и извращениям приладить, притянуть хоть как-нибудь святое. И сердились на христианство, что оно «противоестественным» образом требует от них унять «естественные желания». Так и мешали свет с грязью, самих себя и жизнь вокруг разрушая. Так и накликали большевика. Накликали тех, которые тоже не хотели желания свои унимать, только подходили к делу проще и не приспосабливали к себе Христа, а «упраздняли» его.
Посад был населён философами. Но Аристарх Платонович редко виделся с ними. Его не тянуло к праздным разговорам. К тому же, прежде чем сказать, надо осмыслить.
За стеной слышались приглушённые голоса дочери и зятя. Вот ещё полуночники! А ведь говорил Лиде – не нажить добра с таким мужем. Голова-то у него, может, и золотая, а, вот, руки… Да что говорить! И после нескольких лет брака она вокруг него вьётся, что нянька подле дитяти. О сыне меньше забот, нежели о благоверном. Его дела, его мысли, его здоровье, его покой… Ну да у каждого свой крест. Значит, ей такой дан. И хуже бы было, если б она роптать начала, охладев к мужу.
Накинув тёплую шерстяную фуфайку, Аристарх Платонович вышел на крыльцо. Ночь была тихая, тёплая. Сквозь лёгкую дымку проглядывали тусклые звёзды. В такие ночи кажется, что ничего не случилось, что это всего лишь ещё одно лето на даче… А ближе к осени надо будет возвращаться в Москву, в Университет. И трудно поверить, что возвращаться уже некуда. Разве только в Данилов съездить… Да к отцу Алексею…
Во всей революционной круговерти более всего потрясло Аристарха Платоновича то, как мгновенно приняло её подавляющее большинство духовенства. Что греха таить, нисколько не отстали от любых других организаций. Поспешили расписаться в верности и заняться… отстаиванием своих интересов. Таких маловажных в сравнении с масштабом вершащейся трагедии! Или они не видели её? Не видели… Но если они, пастыри, не видели, то что требовать от овец?
А ведь кроме пассивно (растерянно? испуганно? неосознанно?) принявших Зло нашлись и те, кто стал на его сторону активно. Уже в первые дни революции на Марсовом поле прошли панихиды и крестные ходы по «павшим борцам за свободу». О растерзанных в эти дни офицерах и городовых, разумеется, политиканы в рясах не вспоминали…
Синод в ту пору возглавил полусумасшедший еретик Владимир Львов. Члены Синода, стоявшие на консервативных позициях, вынуждены были покинуть его. Среди них оказались Архиепископ Литовский Тихон и Московский Митрополит Макарий. Более двадцати архиереев были лишены Львовым своих кафедр.