В том же году на Маросейке были арестованы два священника. К Батюшке наведался милиционер с предупреждением, что ему следует вовсе прекратить прием. Отец Алексий подчинился, чтобы не спровоцировать прихожан, которые неминуемо бы заступились за него в том случае, если бы власти осмелились арестовать его. Здоровье его слабело – он принимал в своей келье лежа, почти не вставал. 9 июня 1923 года поздно вечером Батюшка скончался…
Многое пришлось пережить братству за эти годы. И среди прочего – арест отца Сергия и его колебания, вызванные тяжёлой ношей, легшей ему на плечи. Что и говорить – нелегко наследовать при жизни признанному святому. Отец Сергий едва не оставил братство, считая себя не годным для руководства им. По счастью, Господь наставил молодого священника на путь, и он остался в родном храме, проповедуя, наставляя, утешая, всецело отдавая себя пастве, не жалея подорванного туберкулёзом здоровья.
Но одной ли Маросейке пришлось тяжко? Страдала вся Церковь. Во имя избавления её от обновленцев, захвативших власть во время заключения Святейшего, патриарху пришлось пойти на уступки власти. Уступки эти, правда, носили лишь формальный характер, сводясь к личному заявлению патриарха о том, что он «советской власти больше не враг». Данное заявление, хотя и вызывало скорбь, и ранило душу, но при холодном рассмотрении понималось, что, в сущности, оно не имеет большой значимости, так как никого ни к чему не обязывает, и было написано Святейшим от себя лично. Без сомнения, понимал это и сам патриарх, выбирая между двух зол. Останься он в заключении, и обновленцы окончательно погубили бы Церковь. А формальное заявление не имело никаких последствий.
Владыка Феодор, правда, отнёсся к такому ослаблению позиции негативно, как и вообще ко всей политике сосуществования с властью.
– Не может Церковь Христова сосуществовать со властью Антихриста, не удаляясь от Христа, – говорил он на собраниях Даниловского братства. – В конце концов, это приведёт к неизбежному отступлению от Христа, к предательству Христа. Мы должны все понять это! У Церкви остался один путь – тайное служение по примеру первых христиан. Никакого официального существования, официального института быть не может, потому что таковой будет вынужден идти на уступки власти, подчиняться ей. Не о сохранении его мы должны печься теперь более всего, но всемерно готовиться к переходу на катакомбное положение. Лишь в этом случае Церковь сохранит главное – свою божественную свободу.
Даниловское братство, по сути, превращалось в параллельный Синод. Впрочем, все его члены чтили Святейшего, а он благоволил им и нередко обращался за советом к владыке Феодору. И именно последний остановил патриарха, когда тот был уже почти готов изменить церковный календарь.
Владыка, однако, недолго ещё оставался в Москве. В 1924 году он был вторично арестован и сослан в Киркрай. Ещё одна брешь образовалась в духовном организме столицы. Этих брешей с каждым днём становилось всё больше. Аресты и ссылки стали нормой жизни русского духовенства. Тяжелейшей потерей стал арест архиепископа Илариона Верейского, ближайшего и наиболее талантливого и деятельного сотрудника Святейшего. Во многом, подавление обновленчества было именно его заслугой, и ни обновленцы, ни их кураторы из ГПУ не могли простить ему своей неудачи.
Но из всей вереницы тяжёлых утрат наиболее громовой стала кончина патриарха. И только когда не стало его, постиглось до конца, чем он был для Русской Церкви. Отец Валентин Свенцицкий всех проникновеннее сказал об этом в своей проповеди:
– Он был её совесть. В эпоху всеобщего распада, всеобщей лжи, всеобщего предательства, продажности, отступничества – был человек, которому верил каждый, о котором каждый знал, что этот человек не продаст правды. Вот чувство, которое было в сердце каждого из нас. Перед Престолом Российской Церкви горела белая свеча. У него не было ничего личного, ничего мелкого, своего – для него Церковь была всё. Тяжкие потрясения ожидают Православную Церковь и многие соблазны: будет усиление лжи и беззакония. Но ложь не станет правдой оттого, то её станет повторять большинство. Чёрное не станет белым оттого, что многие это чёрное станут признавать за белое… Не внешнее страшно нам, а внутреннее. Страшно наше собственное духовное состояние – особенно, когда между нами идут распри, когда нет единства в среде самих Православных христиан.