Претерпевшие до конца. Том 1

Накануне праздника Надя непривычно волновалась. Она совсем отвыкла от общества, от выходов в свет. Непривычно долго возилась и перед зеркалом: никак не удавалось решить, можно ли пойти на приём в обычном платье за неимением других. Конец колебаниям положила Аглая, принёсшая недавно купленную ей мужем нарядную блузку, юбку-колокол с широким ремнём и туфли. Под конец она же пришпилила к вороту блузки брошь с пышным шифоновым бантом и довольно прихлопнула в ладоши:

– Ну, вот, Надя, теперь ты полная красавица! Теперь хоть на самый настоящий бал! Хоть во дворец какой!

А Наде взгрустнулось. Аглая заметила это, спросила:

– Что с тобой? Неужели не нравится?

– Очень нравится, спасибо. Просто подумала, если бы мой Алёша меня сейчас мог увидеть … Знаешь, Аля, я иногда думаю, а ну как он искалеченный где-то побирается? И некому помочь ему? Я ведь любым бы его приняла. Любым! Я недавно рассказ перечла… Свенцицкого. Отца Валентина, что в церкви Никола Большой Крест служит. Там у него так пронзительно написано! Жена ждёт мужа с войны, а он возвращается изуродованным. Он начинает снимать с лица бинты, и она с испугом кричит ему: «Хватит!» Она не может сперва принять его таким… Без лица… Мучается сама, и он от этого страдает и уже решается уйти, чтобы её не терзать. И вот тут-то она понимает, как любит его. Даже такого! И бежит, и снимает бинты, и целует его изуродованное лицо… Я рыдала, когда читала. Всё мне казалось, что это Алёша мой… Понимаешь ли?

– Очень хорошо понимаю, – ответила Аглая с непонятной тоской. – Однако, иди, опоздаешь ведь…

Миша встретил её у дома и отвёз до места. Он был необычайно весел. Веселились и дети. Волнение же Нади прошло, едва она познакомилась с другими гостями. Всё это были глубоко родные и близкие ей по духу люди, люди её мира, утраченного и лишь изредка воскресавшего на таких, говоря языком Миши, «пирушках». Здесь были глубоко пожилые дамы, нёсшие на себе печать нескольких царствований, во время которых им довелось блистать в свете, и сановитые старцы, ныне едва сводившие концы с концами, и бывшие офицеры, и студенческая молодёжь, весёлости и оптимизма которой не могли подорвать никакие лишения. Между гостей сновала миниатюрная, необычайно живая женщина – Варвара Николаевна Громушкина-Аскольдова. Тут же был и её муж, выделявшийся ростом и богатырской фигурой. Оказался среди приглашённых и брат Аглаи, заметно чуравшийся общества и старавшийся укрыться в наиболее отдалённых углах, и его жена.

Надя с интересом наблюдала за молодёжью. Молодёжи, как никому, свойственно жизнелюбие и светлый взгляд на будущее. Эти юноши и девушки уже многое пережили, но лишения не могли оказаться сильнее желания жить, любить, радоваться… Они не имели ни гроша за душой, их родители были на плохом счету у власти, их будущее представлялось туманным, но они кружились по просторной комнате, уносимые в полёт чарующей музыкой, и смеялись, и верили, что жизнь ещё одарит их своею благосклонностью.

– О чём вы думаете, Надежда Петровна? – спросил Миша, подавая ей вазочку с крюшоном.

– Я думаю, какие счастливые у них лица… – проронила Надя. – Как бы мне хотелось, чтобы они такими и остались. Чтобы им не пришлось пережить всё то, что пережили мы, и их молодость не была бы сожжена так беспощадно, как наша.

– Вы говорите о молодости так, будто бы она прошла. Но ведь вы сами ещё так молоды!

Этот юноша тоже смотрел счастливыми, открыто устремлёнными в будущее глазами. Его отец был сослан. Сам он – лишён возможности получить образование. Чему же он счастлив? Чему счастливы эти дети? И почему ей, всего несколькими годами старшей их, они кажутся детьми, словно бы она старуха? Почему ей не удаётся понять, поймать той искры, которая зажигает их?

– Надежда Петровна, позвольте вас пригласить!

Это совсем неожиданно было, и Надя посмотрела на Мишу с удивлением. Но взгляд молодого человека был столь просительным, что она вновь не смогла отказать.

Когда же в последний раз танцевала она? Лет десять назад, никак не меньше. Но не разучилась нисколько. И, кто бы мог подумать, как это приятно – воскресить давным-давно забытое чувство полёта, в котором всё забывается, отступает на второй план. Как же странно всё это… На дворе 1927 год, зима. Там, за пределами этой комнаты ломаются чьи-то судьбы, арестовывают, ссылают, убивают людей, там всё пронизано страхом и ложью… А здесь струятся флюиды музыки, слышится смех, кружатся люди, кружится сама эта комната. И сама Надя скользит по паркету, и мягко ведёт её милый юноша, опоздавший стать её кавалером на целое десятилетие, но смотрящий так, будто бы десятилетие это лишь пригрезилось ей. До чего странные вещи случаются в жизни, до чего сама жизнь бывает странной, но попытки понять её – бесплодны. И вовсе не хочется предпринимать их, вырываясь из сонно-сказочного дурмана. И совсем не хочется думать, что же ждёт впереди, и что принесёт недавно вступивший в свои права десятый год от начала революции…

РАСКОЛ

Глава 1. Отмежевание