Претерпевшие до конца. Том 1

Встретили их на высшем уровне. Возили в персональном автомобиле. Сначала по Петрограду. Теперь, вот, по Москве… Владимир Ильич принял лично. С другими тоже успели повидаться. И уже второй месяц жили бездельно в отнятой у какого-то буржуя просторной квартире на Пречистенке. Сюда-то и пригласила Александра Леонидовна подругу славных детских лет…

Александра Ратмирова… Жива ли ещё под звучной фамилией тургеневского героя Шурочка Аладьина, весёлая и боевитая дочурка мелкого провинциального дворянина (не в новой России будь сказано)? По виду не скажешь. Знать, нелегка она – жизнь революционерки. Лет на десять старше своих выглядит Шура. И погрузнела заметно, и не мог этого скрыть даже корсет, который носила она вопреки революционной моде. И лицо измятое, под глазами набрякли мешки. Курит, не переставая. Через мундштук, резко отбрасывая руку. Голос от бесчисленного количества папирос хриплый, грубый. Одета по их теперешней моде. Узкая юбка, жилет, пиджак. На улице к тому – плащ, котелок, непоправимо уродующий женский облик, портфель и зонт…

– Эрмлер, оставь нас. Нам с Лялей о своём поговорить надо.

Никаких церемоний. Как лакею приказала. И послушался тот. Даже кофе не допил. Послушно отставил дымящуюся чашечку и ушёл. Кажется, порядком он старше её. Ещё в Народной воле начинал, и с той поры заграницей… Странная пара.

Ольга чувствовала смутную неловкость от этой встречи. Не находилась, что сказать подруге. А та, расположившись на оттоманке, продолжала пускать сизые кольца дыма. А говорить стала не о событиях, не об идеях.

– Как он тебе? – спросила неожиданно.

– Кто?

– Эрмлер мой.

Ольга пожала плечами:

– А как же Рудольф? Я думала, что ты с ним… Правда, ты давно не писала.

– Его истеричка увезла его в Канаду. Ты представляешь? В Канаду… Нарочно не поехала туда с лекциями… Хотя плевать на него! И на всех прочих… Мужчины приходят и уходят. Только Эрмлер остаётся. Настоящий друг и соратник. Когда бы ещё и мужчина был…

Ольга покраснела. Смущали её Шурочкины откровенности. И никак не могла она в толк взять, как же это так жить можно? Как они живут? Из собственных спален коммуну делают – и это-то наука их?

– А ты всё, как институтка, Лялька, – махнула рукой Шура и зябко поёжилась. – Как же холодно у вас… Лето, а всё равно – холодно.

– Подожди зимы. Увидишь ещё не то.

– Нет уж, благодарю. Мы с Эрмлером скоро уезжаем.

– Вот как? – Ольга усмехнулась. – Что так скоро? Вы же так мечтали о революции! Неужто не понравилась вам новая Россия?

Шурочка опустила голову, стряхнула пепел:

– Мы с Эрмлером в Петрограде были. Возили нас там, как важных персон. Условия обеспечивали. А только… Я же в окно машины город-то видела. Пустой город, страшный… Летит наше авто по пустой улице – ни извозчиков на ней, ни людей. Так, изредка мелькают какие-то. Обглоданные. Затравленные. Голодные. И грязь, грязь… Я ещё никогда такой грязи не видела! Всё разрушено… А ведь в этом городе моё детство прошло. У бабушки жила. На Васильевском… И я помню, каким город моего детства был! Нарядным, многолюдным, чистым, ярким! А теперь… Даже дворников не увидишь.

– Их ещё в «бескровную» вместе с городовыми отстреливали.

– Нас в гостинице поселили, – продолжала Шура. – В хорошей. Все условия! Обедали у Зиновьева. Эрмлеру он не понравился. Цирюльник… Хам… Мне тоже. Чавкает ещё так противно. И до чего ведь мерзко: везде конвой за нами. Вроде как почётный. А я себя арестанткой чувствовала… И страшно мне их было. Ведь они же любого убьют. Любого…

– Митю Сокольникова убили, ты знаешь? – тихо спросила Ольга.

Шура вздрогнула. Знать, не забылась ещё детская влюблённость.

– Ми-тю? Как?

– Семь пуль… И штыками докалывали. Над телом глумились, не хотели матери отдавать хоронить. Вера Терентьевна еле вымолила. А следом и сама преставилась с горя.

– Как ты спокойно рассказала об этом…

– Когда среди этого живёшь, то трудно рассказывать иначе.

– И после ты спрашиваешь, почему мы уезжаем?

– Да, спрашиваю, – кивнула Ольга. – Ведь это – ваша власть. Это революция, о которой вы грезили и которую всё-таки сделали. Что же вы теперь бежите от неё?

– Это не то, о чём мы грезили. Почитай Эрмлера… Мы говорили о свободе, о праве человека быть собой, о гуманизме…

– Бомбы, которые метали твои друзья – несомненно, вершина гуманизма!

– Они казнили палачей, чтобы уменьшить зло!

– А теперь другие твои друзья уменьшают его более масштабно. Что же тебе не нравится?

– То, что они сами стали палачами! Хотя за нами и следят, но я многое видела… И ещё больше слышала… Эта ужасная ЧеКа! И голод… И… Какой-то повальный разбой! Наше имение полностью разграбили, мне писала сестра…

– Неужели? Так ведь это в порядке революционного долга! И неужто тебе жаль имения? Революционерам не пристало иметь такую роскошь.

– Поэтому, Ленин живёт в Кремле, Троцкий проводит время отдыха в Архангельском…

– А ты в квартире, которую отняли у бывших людей, возможно окончивших свои дни в подвале ЧеКа.

– Хватит! – Шура резко поднялась. – Я не хочу жить среди этого ужаса! Мне страшно… Мы уедем. Да. И точка!

– И будете молчать?

– О чём?