Претерпевшие до конца. Том 1

– О причинах отъезда. О ЧеКа. О голоде…

– Неудачный по вине дурных людей эксперимент – это не повод, чтобы бросать тень на идею.

– Конечно! А сколько крови возьмёт этот эксперимент – какая важность, правда? Ты поедешь дальше читать свои лекции, чтобы ещё в какой-нибудь несчастной стране разверзся такой же ад, а сама при том будешь жить в мирном государстве, далёком от твоих идей. Очень удобно! Почему бы тебе не порвать с капиталистическим миром и не строить коммунизм в России?

– Нам с Эрмлером вреден российский климат, – холодно ответила Шура. – А лекций я больше не стану читать. Я слишком устала… И так тошнит от всего… А хочешь, – встрепенулась, – поедем с нами? Я похлопочу – никаких затруднений не будет! Поедем, Ляля! Будем жить вчетвером, я с Эрмлером и ты со своим… У нас чудный дом в окрестностях Стокгольма! Тишина, знаешь ли, воздух… И места достаточно! Поедем! Ведь нельзя же оставаться в этой ужасной стране! С твоим происхождением! С его прошлым! Вас же не пощадят, разве ты не понимаешь?!

А ведь ей страшно одиноко там, в её уютном доме, – подумалось Ольге. Одиноко рядом с послушным стариком Эрмлером, занятым своими трактатами, с время от времени появляющимися любовниками, которых уже сейчас привлекают не её увядшие до срока прелести, а деньги. Лекций она, в самом деле, уже не будет читать. Потому что ходившие на молодую, темпераментную красавицу не пойдут на потускневшую, подурневшую даму, разочарованную в собственных иллюзиях и самой жизни. Бедная Шура! Какое же всё-таки пустое существование… Хотя, пожалуй, все одержимые идеей достойны жалости. Все лучшие силы свои они безвозвратно скармливают идолу, обретая в итоге пустоту, которой страшнее нет ничего на свете. Во имя чего?..

– Нет, Шура, я с тобой не поеду.

– Почему?

– Потому что… не уверена, что иной климат будет мне полезен. Не привыкла к другому.

В этот момент в комнату стремительно вошёл Леонард с потрясённым лицом и зажатой в руках газетой.

– Вот! – выдохнул он.

– Что – вот? – нахмурилась Шура.

– Вот! – повторил Эрмлер, суя ей газету.

Шурочка скользнула глазами по грубому листу, приоткрыла рот:

– Вот оно… – проронила. – Нет больше тирана… Странно. Почему я не чувствую радости? Несколько лет тому была бы как во хмелю от такого известия.

– Кого ещё убили? – тихо спросила Ольга.

– Царя, – буднично отозвалась подруга, словно бы речь шла об очередном дворнике.

– Расстреляли! – подтвердил Эрмлер с горящими глазами. – Сегодня ночью! Какое… величайшее событие!

– Какая величайшая подлость! – не выдержала Ольга и, резко поднявшись, направилась к двери. – Прощай, Шура!

Что-то заговорила подруга вслед и даже вышла на лестницу провожать, но Ольга расслышала лишь одну единственную фразу, повторяемую:

– Почему мне не радостно? Ведь я его так ненавидела, а мне не радостно…

Она недоумевала, отчего не радостно ей. Отчего не радостно, что тайком, без суда и следствия, убили беззащитного человека, который сам же, сам же отдал им власть. Не радостно, что ещё одно преступление совершилось. Что же это с душами поделалось? Ведь душа, она и без Бога – христианка? Но разве у них такие души? Нет, нет… Там уже заняты престолы совсем другой силой. И эта сила изнутри распространяет метастазы, уничтожая тех, кто её в себя принял.

Запыхавшись, Ольга остановилась у трамвайной остановки, где толпился самый разнообразный люд: рабочие, солдаты, бывшие люди в обносках, измождённые женщины с детьми. Тусклый день… Тусклые лица… Тусклые глаза… И вдруг звонкий крик мальчишки – разносчика газет:

– Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!

Ничто не дрогнуло в толпе. Трамвай задерживался, и это было неизмеримо важнее. А ещё важнее, как хлеб насущный добыть. Хлеб! Из стоявших здесь иные успели забыть его вкус. Некоторые, впрочем, брали газеты, пробегали безучастно глазами. Царь… Да был ли он когда-нибудь? Разве что в иной жизни… Расстрелян… Да мало ли теперь расстреливают? Не пробирает весть.

Лишь высокая женщина¹¹ с солдатской выправкой и офицерской сумкой – широкий ремень через плечо – громко сказала маленькой большеглазой девочке, своей дочери:

– Аля, убили русского Царя Николая Второго. Помолись за упокой его души!

И малышка перекрестилась трижды с глубоким поклоном…

Разбитой тяжёлым разговором и горькой вестью возвращалась Ольга домой. Но и тут не суждено было отдохновения найти. Ещё из прихожей заслышала, что в гостиной веселье идёт. Дядюшкин баритон бархатно рокотал, струны звенели, голос Ривы выводил жаркий романс, а ей другой голос вторил, уже захмелевший… Ольга всхлипнула и, боясь быть услышанной, прокралась в ванную, где дала волю слезам.

Она всегда знала, что, если даже невозможное исполнится, и судьба соединит их, то счастья ей не видать. Как ни сильно было чувство, а трезвости взгляд всё же не утратил. И видела Ольга, каков есть Жорж. Тут уж не счастье ждало, а мука добровольная. Но не думалось, что такая…