Преторианец

Пустыня, война, эпоха предъявили крупный счет суровых испытаний тем, кому довелось жить в те далекие дни. Я старался хотя бы отчасти передать, каково это могло быть. Но я никогда не забывал, что все созданное мной — только мгновенье, призрак, и что за дымкой вымысла лежит реальность, до сих пор вторгающаяся в жизнь тех, кто взялся исследовать эту далекую страну, прошлое.

Томас Гиффорд

Нью-Йорк, 1992

Мы не знаем, что происходит; вот это самое и происходит.

Хосе Ортега-и-Гассет

Если мы будем сражаться до конца, он неизбежно будет славным.

Уинстон Черчилль

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Лондон 1940–1941

Глава первая Октябрь 1940

«Блицкриг» бушевал вовсю, но в том кругу, к которому принадлежал Роджер Годвин, принято было его по возможности не замечать. Общий настрой был: «Плевать на проклятого Гитлера». По вечерам рестораны, пабы и клубы были полны народу, и люди продолжали приглашать друг друга на коктейли. Как раз на такой вечеринке Годвин столкнулся с Монком Варданом, и они решили поужинать вместе. Отправились к «Догсбоди».

Затемнение, как обычно, было непроницаемым, но «луна бомбардировщиков» освещала город жутковатым неестественным светом. Тем приятнее было прогуляться, пока не подоспели силы Люфтваффе. Мостовая на Беркли-сквер стала скользкой от палой листвы. Громадные пузатые аэростаты воздушного заграждения плыли в вышине, отражая лунный свет. Вид у них был добродушный, словно у пасущегося в лунном небе стада. Участки улиц, где остались воронки от бомб или где выгоревшие скелеты зданий грозили в любую минуту рухнуть, были огорожены веревками. «Догсбоди» еще ни разу не задело, и за простой дубовой дверью с медным молотком в виде горестной собачьей морды открылось неярко освещенное, похожее на клуб помещение, всюду сиявшее кожаной обивкой, полированным деревом и столовым серебром. Шторы затемнения выглядели тяжелыми, как кольчужные плащи. Если вы не были завсегдатаем «Догсбоди», то ни за что бы не догадались, что здесь скрывается ресторан.

Они заняли столик. Монк Вардан опустился в тяжелое резное кресло и окинул быстрым взглядом вечерних посетителей. Здесь не нашлось бы ни единой пары похожих столиков или кресел — в соответствии с замыслом хозяина, Питера Кобры. Никакого единства стиля. Продуманный хаос. Вардан поднял два пальца неприметным жестом человека, поднимающего цену на аукционе в Сотсби. Сняв мягкую фетровую шляпу, он остался в белом шелковом шарфе и старомодном городском костюме с ярким квадратиком красного шелка, выглядывающим из нагрудного кармана и с моноклем в левом глазу: огонек свечи отражался в стеклянном кружке, шелковая черная ленточка подрагивала от движения воздуха.

— Что, нынче Хэллоуин? — сдержанно поинтересовался Годвин, стараясь не замечать первых приступов головной боли. — Позвольте, я сам угадаю. Вы или Дракула, или Берти Вустер.

Он сжал себе виски. Вардан заказывал из винного погреба что-то изысканное и дорогое. Сомелье услужливо склонялся над ним.

— Временами, — сказал Вардан, — я позволяю себе капризы и причуды. Говорят, это стильно.

— Я бы сказал, не в мужском стиле.

— Вот потому-то никто и не просит вас высказывать свое мнение, старина. Вы, журналисты, вечно грешите пристрастностью.

Годвин отвел взгляд. У камина сидел Клайд Расмуссен. Лицо у него раскраснелось, соперничая с буйной шевелюрой. За годы, прошедшие с их знакомства в Париже в 1927 году, все в Расмуссене отяжелело, изменилось, но волосы, пожалуй, меньше всего. Ходили слухи, что он закрашивает подступающую седину хной. Его лицо простого деревенского парня стало одутловатым, сказывалась неуемная чувственность, зато никто в этом зале не мог бы претендовать на большую известность. Клайд Расмуссен со своим джаз-бандом «Сосайети бойз» уже многие годы и по сей день пребывал на вершине успеха. Похоже, что Клайд даже здесь продолжает охоту. На нем был вечерний костюм. Рядом сидели две девочки, выглядевшие так, словно отправились провести вечер с не слишком надежным дядюшкой.

Вардан погладил длинным пальцем свой похожий на клюв нос, блеснул из-за монокля острым взглядом.

— Теперь перейдем к сути дела. Вас, сдается мне, гложет тайная печаль… Переутомились? Отчаялись? Вас гнетет война?

— Это звучит как реклама слабительного.

— Да? Интересно. Вам, янки, виднее. Итак, если виноват не запор, то наверняка… — Вардан, скосив глаза к кончику длинного носа, захихикал от тихого удовольствия: —…женщина. Или, может быть, женщины. Вечное разнообразие? Femme fatale?[1] Горничная? Новая женщина? Старая любовь? Не заставляйте меня болтать, сын мой, исповедайтесь викарию.

Подали паштет и довольно причудливый кларет с оборочками пыли на круглых плечах бутылки. Годвин обратился к услужливому Морису с мольбой о чем-нибудь холодном, ради бога, со льдом. Ему необходимо означенное, чтобы голова удержалась на плечах.