Преторианец

— Дело говоришь. Вообще-то, я с ним знаком.

— Знаком с Роммелем? Как? С каких пор?

— Помнишь, тогда в двадцать седьмом мы все разъехались из Парижа? Ты отправился бог весть куда на этой своей машинке, которой так гордился, ну а я купил себе мотоцикл и пустился в странствия. Как-то меня занесло в итальянские Альпы. Приметил этого типа на обочине — там в самом деле стоило притормозить, дьявольски красивый вид, но он-то возился со своей машиной — двухместный мотоцикл, гораздо больше моего. Зажигание срабатывало ненадежно, и двигатель все время глох. Опасная штука на тех горных дорогах. Я остановился ему помочь, и мы разговорились. Он сказал, что показывает жене места, где воевал, и, слово за слово, мы обменялись военными воспоминаниями… тут и его жена подошла, она любовалась видами. Так вот я и познакомился с Эрвином и Люси Роммель. Вечером мы вместе ужинали в ближайшем городке и засиделись допоздна. Люси была беременна, и они спешили нагуляться, пока не подошел срок, когда поездки небезопасны. Довольно славные люди. Никогда не забуду, как он на нее смотрел — просто с ума по ней сходил. И винить его не приходится. Милое, смуглое, весьма пикантное создание. Польских и итальянских кровей, насколько я понимаю, хотя сама она — немка до мозга костей. Мы не теряли связи, и я еще виделся с ним в тридцать четвертом… К тому времени их сыну, Манфреду, исполнилось лет шесть или семь. Славный мальчуган. Такой забавный — Роммель пытался научить его плавать и напоминал, какой он храбрец, но парень и не подумал на это купиться… а Роммель по-прежнему во всем слушался Люси. Взглянет на нее — а она в какой-нибудь огромной шляпке, будто с рекламного плаката — и сразу: «как ты скажешь, дорогая». До смешного доходило. И Люси прекрасно понимала, что он полностью в ее руках.

— Вы и сейчас переписываетесь?

— Ну, в войну это сложнее, но я всегда говорил, что никакая война не должна становиться на пути дружбы. Есть каналы связи… — Макс ухмыльнулся, как мальчишка, гордый удачной шалостью. — Ты хочешь с ним встретиться?

— Еще как! Америка пока не воюет. Я нейтрал. Ты мог бы это устроить?

— Думается, я справлюсь, старик.

Несколько недель спустя розоволицый молодой офицер 7-й танковой дивизии встретил Годвина на франко-швейцарской границе. Он поздоровался, щелкнув каблуками, искренне улыбнулся и зачастил по-английски, провожая гостя к «даймлер-бенцу»:

— Меня зовут Генри Харт. То есть, конечно, Генрих. Но я вырос в Лонг-Айленде — помните, в «Великом Гэтсби»? Ну вот, я каждое лето жил в Уэст-Эгге, прямо по Фитцджеральду. Помните, Нику видны были огни в доках? Вот и я каждое лето смотрел на эти огни. Потом мой отец — он-то немец, это мама американка — перевез нас обратно в Германию. Он работает в администрации концерна «Интерессен гемайншафт фарбениндустри». Он и устроил мне это назначение — пришлось нажать несколько педалей. Если хотите, чтобы я заткнулся, так и скажите, не стесняйтесь, сэр. Просто я давно не говорил по-английски — сами понимаете, я теперь мало вижу американцев. Но нью-йоркское детство обеспечивает меня интересной работой. Вот вроде этой, сэр. И с Линдбергом, когда он навещал Геринга, я провел немало времени. Мне поручают развлекать гостей — наверно, потому что я не очень страшный — не похож на нацистское чудовище, каким его обычно представляют. Все это, конечно, пропаганда. Я еще не встречал ни одного нацистского чудовища. Если я слишком много болтаю, просто велите мне заткнуться. Кажется, я это уже говорил. Кстати, зовите меня Хэнк…

— Что ж, Хэнк, рад нашему знакомству.

— Спасибо.

Серая форма и фуражка с высоким верхом были ему совершенно не к лицу. Он улыбался, как лонг-айлендский школьник, каким и был еще недавно.

За время, пока они завтракали, а потом спускались на равнину, собралась летняя гроза. А Хэнк Харт оказался отличным дорожным компаньоном и неплохим источником закулисной информации.

— Понимаете, сэр, — говорил он, — я с удовольствием обрисую вам кое-что насчет генерала, только, пожалуйста, обещайте, что это не для печати. Не хотелось бы вляпаться в неприятности — тут у нас в армии большие строгости — в самом деле. Я ведь американец, и если наживу неприятности… понимаете, кое-кто завидует мне и хотел бы заполучить мое место…

— Конечно, обещаю, — кивнул Годвин, — только постарайся не переигрывать с этой своей наивностью, сынок. Ты знаешь, что я знаю, что твое дело — наивно выбалтывать мне о своем шефе то, что он хочет, чтобы я знал. Так? А если между делом ты вздумаешь добавить что-то от себя, отлично. Я не проговорюсь.

— Ого, похоже, вас на кривой не объедешь.

— Ты просто расскажи, что он за человек, — попросил Годвин. — Собственные впечатления.