В этот момент появился раб и, видя происходящее, сразу спросил, не хотят ли гости уединиться, и он отведет их в отдельную комнату. Но получив от Ливии отрицательный ответ, он пригласил супругов от имени императора отужинать. Однако, когда Александр узнал, что ужинать им предстояло не с самим Пертинаксом, а с вольноотпущенниками, работавшими во дворце, он вежливо отказался.
Флавия Тициана, хоть и была неголодна, присоединилась к ужину в триклинии, дабы поддерживать статус любящей жены и императрицы. Каждому из гостей она улыбнулась и сказала пару добрых слов.
Валериан Гемелл, захмелев, оставил стихи, позабыл свое вечное ёрничество и теперь смотрел на всех благостно, а на Марцию еще и с вожделением. Клавдий Помпеян устал от общения, от долгого нахождения за столом у него разболелась спина, арфисты стали раздражать его своей музыкой.
Сорокапятилетний грек Эклект, управляющий дворцом, толстяк и страстный коллекционер красивых и дорогих вещей, в первую очередь украшений, знавший, что императорский стол довольно скудный, поел заранее у себя в комнате и теперь сидел с угодливой улыбкой, ожидая, когда к нему обратится Пертинакс. Эклект, управляя Вектилианской виллой и пользуясь подарками Коммода, привык жить роскошно, подчас откровенно присваивая себе крупные суммы, выделявшиеся на содержание виллы. Но он жил в постоянном страхе казни, и даже не за свои темные делишки, а просто потому, что в какой-то момент Коммоду могло показаться, что Эклект злоумышляет против него. Именно поэтому он присоединился к заговору и вовремя удалил с Вектилианской виллы лишних людей, чтобы Марции было удобно отравить Коммода.
Эклект отличался превосходной приспособляемостью. Поняв, что при новом императоре, как раньше, нельзя будет обжираться деликатесами и красть деньги, он стал питаться у себя в комнате едой, заранее купленной верными вольноотпущенниками и приготовленной лично для него, вел честную бухгалтерию расходов, постоянно отчитываясь в них Пертинаксу. Ему он был обязан жизнью и должностью и тем, что император не конфисковал у него коллекцию драгоценностей в пользу казны.
Женившись на Марции, в которую нельзя было не влюбиться из-за ее потрясающей красоты, Эклект самоутвердился. Самая красивая женщина империи теперь принадлежит ему. Он прямой наследник Коммода в постели Марции. И хоть в этой самой постели Эклект не показал и доли того пыла и виртуозности, что были присущи Коммоду, и Марция с отвращением выползала из-под его объемистого брюшка, его это совсем не заботило.
Находясь за столом с краю, Марция видела, что по-настоящему она находится в центре всеобщего внимания, как и полагается первой красавице. Пертинакс не сводил с нее глаз, как только она появилась. Клавдий Помпеян, из-за болезней мало вообще на кого обращавший внимание, нет-нет да и поглядывал на нее. Эклект постоянно трогал ее за руку, вызывая прикосновением своих толстых пальцев желание немедленно отодвинуться от него. Но школа притворства, в течение многих лет проходимая Марцией, когда она была любовницей Коммода, позволила ей выжить в самые трудные времена, а теперь показать любовь к мужу ей не составляло труда. Опытный Эклект прекрасно знал, что его жена притворяется, но ему очень нравилось, что Марция верно и ярко играет роль супруги.
При появлении Флавии Тицианы Марция немного отодвинулась назад, словно прячась за Эклектом, как бы уступая жене императора главное внимание за столом. Однако, кроме Пертинакса, никто не выказал Флавии должного почтения. Валериан Гемелл попытался вслух прочитать любовные стихи Овидия, но Пертинакс мягко запретил другу декламировать, ведь он задумал начать разговор с Эклектом. Но пьяный Валериан не унимался:
– Позволь мне, Август, раз ты отклоняешь Овидия, прочесть оду Горация?
– Перестань, Валериан!
– Ну, Горация, август! Он ведь, кстати, тоже из вольноотпущенников, тебе должен нравиться!
Эту колкость грамматика Пертинакс уже не стал терпеть. Настроение его мгновенно испортилось, и он позвал рабов, чтобы они увели Валериана в специально приготовленную для него спальню.
Валериан отвел руки рабов, тянувшихся к нему, сам поднялся из-за стола и еще раз озорно взглянув на Марцию, покинул триклиний.
– И как ты только его терпишь? – не переставал удивляться Клавдий Помпеян.
– Думаю, любому правителю необходим такой человек, который своими смелыми шутками, колкой правдой дает понять, что правитель – обычный человек и не стоит ему это забывать, а то, если все вокруг будут только заискивать, льстить и врать, легко стать чудовищем. Валериан, словно тот человек, что, находясь за спиной триумфатора, едущего в колеснице, постоянно напоминает ему, что он всего лишь смертный и ему не следует слишком гордиться.
– Ты мудр, август! – заключил Клавдий Помпеян. – Хвала тебе!
Прежде чем начать разговор с Эклектом, Пертинакс вовремя вспомнил, что лучше бы Клавдию Помпеяну покинуть триклиний вслед за грамматиком, а то сенатор, вспомнив слухи об убийстве Коммода, может начать задавать Эклекту неудобные вопросы.