Я встала и нашла первую попавшуюся одежду. Мне нужно выйти на улицу и подумать, я не могу так просто это все принять. Неужели это все действительно произошло? Как теперь нам всем жить с этим?
Когда я спустилась, мама все ещё сидела на лестнице. Она не плакала, но очень тяжело переживала это. Ее дочь — псих, мужа посадили, а маленький сын стал свидетелем этого. Мне стало так жаль ее, ведь мама была для меня самым любимым человеком на планете, и я не хотела для нее ничего плохого, но ей приходилось бороться со всем этим теперь в одиночку, потому что здесь я ничем не могла ей помочь.
Я присела рядом с ней, она медленно повернулась и посмотрела на меня. На лице не было никакого выражения, слезы давно высохли, темные круги под глазами говорили о том, насколько сильно измотана эта женщина.
— Все будет хорошо, ладно? Это временные трудности, папа все решит, я пропью таблетки, и все вернется.
Она кивнула и слабо улыбнулась.
— Это ведь я должна тебя успокаивать и уверять, что все в порядке. Ты совсем взрослая, моя Нина. Я так люблю тебя и Джексона, не хочу ломать вам жизни. Но теперь я не знаю, как быть. Прости меня.
Я горько улыбнулась и обняла ее, поглаживая по спине.
— Все в порядке, ты ведь тоже человек.
— Почему ты в уличной одежде?
— Я хочу посидеть на крыльце, освежить мысли. Я сделаю тебе чай, хорошо?
Мама кивнула.
— Можешь не идти в школу завтра. Я не буду ругать, тебе слишком многое пришлось пережить за последние дни.
— Боюсь, дома мне будет лишь хуже. В школе я буду постоянно занята и не будет времени думать о плохом. Но я не смогу пойти к первому уроку, — сказала я, поднявшись.
Нормальных людей школа угнетала, а мне давала спокойствие. Наверное, потому что школа была тем островком моей жизни, который еще не изменился.
Я сделала себе и маме чай, отнесла ей и вышла из дома. Прохладный воздух набросился на мои легкие, стараясь погрызть их, как стая волков. Сделав глоток черного чая с карамелью, я присела на крыльцо, несмотря на то что на веранде дома стояли диван-качели. Было холодно, но я совершенно этого не ощущала, потихоньку выпивая чай.
На улице царили пустота и угнетенность, сильный ветер часто сбрасывал с деревьев чуть тронутые осенью листья, и полная луна, висевшая прямо над моим домом. Я посмотрела на тихий спящий дом Рейнольдсов, внутренее заметив за собой мысль о том, что лучше бы это произошло у них. Конечно, желать плохого не стоило, но я просто не могла ужиться с мыслью того, что папа задержан и сидит в тюрьме, а нам даже ничего не сказали.
Неожиданный и резкий свет фар бросился мне в глаза, ослепляя своей яркостью. Черный ауди остановился на дороге. Я отсутствующим взглядом оглядела машину, сейчас эта марка не казалась мне такой прекрасной, как раньше.
Автомобиль заглох, и водительская дверь хлопнула. Я не видела, кто вылез из машины, да и мне было плевать. Я снова отпила из чашки и удивилась, что мое лицо было ужасно замерзшим из-за слез, которых я также не заметила.
Тень загородила луну, и я подняла голову, чтобы увидеть, кто посмел нарушить мой покой. Кроме, конечно, гребаных копов.
Это был Адам. Он выглядел обеспокоенным, но я отвела взгляд и продолжила пялиться в пустоту. На улице было невероятно холодно для начала осени, но я даже не осознавала этого. Моё состояние можно было описать как абсолютная апатия.
Парень тем временем присел рядом со мной, взял мою (!) чашку и отпил черного чая. Такая наглость заставила выйти из оцепенения, и я уставилась на Адама, крайне удивленная.
Я не знала его: то он мрачный и закрытый, в другой раз вдруг резко наглый и саркастичный, а затем добрый и просящий довериться. Он часто вел себя так, будто знает меня всю жизнь, и вел себя крайне странно. Кто же этот парень на самом деле?
— Сколько ты здесь уже сидишь? — спросил Адам, потирая ладони друг о друга.
Его тон выражал хладнокровное спокойствие, брюнет даже не смотрел на меня.
Конечно, я бы могла вести светскую беседу в любое другое время, кроме сегодняшней ночи. Я продолжала молчать, все еще не осознавая, что происходит. Мозг находился в полнейшей отключке, а мне вдруг захотелось спать.
— Почему ты сидишь здесь? — тихо прошептала я, не в силах произносить слова в полный голос. И толком не знала, произнесла я это в мыслях или вслух.
— Увидел тебя, сидящую в темноте и холоде с заплаканным лицом. Как я мог просто проехать мимо?
Я поняла, что это скорее риторический вопрос, чем реальный, поэтому снова промолчала. Это был самый худший ход из тех, которые я могла предпринять, но мне, по сути, нечего было сказать. Доверить все происходящее человеку, с которым я знакома от силы два дня, было бы опрометчивым, а говорить о погоде или о чем-то подобном точно было глупейшей идеей.
— Расскажи мне, — потребовал Адам.