— Никто из нас не помнит. Чужая воля выжигала запреты на моей душе. Когда я очнулась, поняла, что сорвала о половицы два ногтя — мясо на пальцах сочилось кровью, пока мне не перебинтовали руки. Горло саднило от крика — мне посоветовали неделю не разговаривать, чтобы не лишиться голоса. Вряд ли найдется человек, способный вынести из этого ритуала что-то кроме памяти о бесконечной боли.
Еще один факт в копилку неприятия рабства.
— Есть ли что-то, чем я могу доказать, что я не врал тебе?
Я думал, она попросит отпустить ее сразу. Возможно, она боялась услышать отказ.
— Полагаю, нет.
— Ладно. Тогда давай пойдем дальше.
Девушка кивнула и мы продолжили путь. А я продолжал задавать вопросы:
— Ответь еще на одно: ни у одного раба я не видел татуировки. Почему?
— Потому что людей с нурсами не делают рабами, — невесело улыбнулась она. — Слишком опасно. Преступнику с нурсом предлагают работу на благо города, чтобы они служили в искупление своего преступления. Либо, если преступник опасен и преступление тяжелое — убивают нурса, чтобы тот вернулся в татуировку и сбрасывают его с дирижабля на территории, кишащей Кошмарами. Либо сразу убивают человека, если преступление никак не искупить.
Я вспомнил бой на берегу реки.
— Ты говоришь, что есть три варианта, но разве нельзя уничтожить татуировку, или отрубить человеку руку с ней?
— Можно, но человек сойдет с ума. Нурс связан с душой человека, и если попытаться насильно их разъединить, человек потеряет часть души. Так говорят. Я не знаю, сколько правды в этих словах.
— А как образуется эта душевная связь?
— Прошу прощения, — слегка поклонилась девушка, — я не столь образована, чтобы ответить на этот вопрос.
Немного узнал о нурсах, это хорошо. Время поговорить о другом.
— Скажи, как бы ты поступила, если бы захотела обосноваться здесь, скажем, на полгода?
— Зависит от того, чем я хотела бы заниматься все это время и сколько у меня денег.
Пока я не затрагивал тему рабства и не раздавал обещаний отпустить ее, девушка расслабилась и спокойно общалась со мной. Не прекращая разговаривать, мы дошли до гостиницы.
На камнях двухэтажного здания росла плесень, а маленькие окна загораживали ржавые решетки. Уже не заходя внутрь я понял, что гостиница не станет пределом мечтаний. Однако даже на набитом соломой матрасе будет удобнее спать, чем на на голых камнях, на которых я очнулся во время первого появления в этом мире.
Внутри гостиница выглядела серо и невзрачненько. Мужчина, сидящий за узким деревянным столом уныло поднял на нас глаза и слегка поморщился, словно от легкой зубной боли.
— Пожалуйста, договорись, чтобы нам дали две комнаты на неделю, — вручил я девушке кошель со шлифованными камнями. — Я не умею торговаться и совсем не знаю цен.
— Я это поняла, господин.
Девушка даже не стала скрывать радостную улыбку. Вряд ли ее позабавил факт, что я не знаю цен. Скорее Лара была рада, что я попросил снять две комнаты.
Пока Лара общалась с портье, я рассматривал побеленные стены и ржавые мечи, зачем-то повешенные на вбитые крючья. Возможно, эту тайну могли раскрыть таблички под мечами, но прочесть написанное на них я не смог.
— Есть большие номера с двуспальными кроватями и ваннами, есть маленькие, — обернулась на меня девушка.
— Снимай большие.
Когда девушка оплатила требуемую сумму, портье протянул ей большие медные ключи. Она в свою очередь передала один из ключей и на треть похудевший кошелек мне.
— Оставь у себя, — попросил я ее. Все равно большая часть ценностей, которые я взял с собой, лежит в рюкзаке в виде золотых и серебряных монет и украшений. Там же находится и второй кошель с шлифованными монетами, добытый на летающем острове местных жителей.
Такой вот жест доверия. Надеюсь, Лара не сбежит.
Впрочем, если захочет сбежать, она и без кошелька сбежит.
— Когда расположишься, зайди, пожалуйста, ко мне, — сказал я, толкая дверь своего номера. — У меня еще остались вопросы.
Девушка побледнела, лицо на секунду искривилось в гримасе. Только после этого я задумался, как это прозвучало, но поправляться и заверять, что не имел в виду ничего, о чем она могла подумать, не стал. Я уже сказал, что не буду относиться к ней, как к рабыне, и заверять ее в этом снова и снова будет утомительно.
Обстановка номера была получше, чем вид снаружи. Серая, темная комната, зато просторно, крепкая кровать с чистой простыней (не то, чтобы я планировал спать), шкаф, стол и два массивных кресла.
Я снял сапоги, скинул рюкзак и проверил крошечную комнату с круглой медной ванной. Увы, «ванная» не подразумевала доступ к водопроводу — портье предупредил: «если господам захочется омыться, работники натаскают в ванну воду: услуга стоит два шлифованных камня».
Спустя полчаса зашла Лара, старательно глядя в пол. Едва закрыв за собой дверь, девушка сцепила руки на животе и застыла в шаге от входа.
— Присаживайся, — кивнул я на кресло, которое отодвинул к двери. Сам я развалился на кровати. — Расскажи мне, во что верят в этом городе. Расскажи о вашей религии.
Лара моргнула.
— Вы… вы хотите… поговорить? О религии? — запинаясь, переспросила она.