Превосходство Борна

— Ты так думаешь? Неужели? Орущие парни, мелькающие во мраке какие-то тени, с трудом различимые лица… А он присоединяется к толпе и смеется… Смеется вместе со всеми… Ты и впрямь полагаешь, что этих ребят прислали сюда, чтобы они охраняли меня?

— Для чего же еще?

— Не знаю. Возможно, у меня просто в голове все смешалось: я же побывал в таких переделках, какие этим парням и не снились. И слишком уж много я думаю — о Мак-Эллистере и о том, какими глазами он смотрел на меня. Если б они не мигали, то я решил бы, что передо мной дохлая рыба. Подобные глаза могут произвести на человека какое угодно впечатление — все будет зависеть от его собственных чувств.

— То, что господин советник сообщил тебе, выходит за рамки привычного, — заметила Мари, прислонившись к мойке. Руки ее были прижаты к груди, взгляд обращен на мужа. — Его слова не могли не потрясти тебя. Как, впрочем, и меня, само собой разумеется. Вот и разгадка твоего состояния.

— Вероятно, ты права, — кивнул в знак согласия Уэбб. — Ирония судьбы состоит в том, что мне необходимо очень многое вспомнить, и в то же время имеется немало такого, о чем бы я хотел навсегда позабыть.

— А почему бы тебе не позвонить Мак-Эллистеру и не рассказать ему о своих ощущениях и предчувствиях? Ты же можешь звонить прямо ему: в его офис или домой. Мо Панов непременно посоветовал бы тебе поступить в данном случае именно так.

— Иного и нельзя было бы ожидать от Мо. — Дэвид неторопливо разбирался с яйцом на хлебце. — «Если тебе представилась возможность избавиться от одолевающего тебя беспокойства, то используй ее, и как можно быстрее», — вот что бы сказал он мне.

— Так в чем же дело?

На лице Уэбба появилось подобие улыбки, и Дэвид с той же неспешностью, с какой занимался яйцом, произнес:

— Может, я и позвоню, а может, нет. Стоит ли лишний раз демонстрировать свою то ли латентную, то ли пассивную или рецидивную паранойю, или как там, черт побери, они ее называют? Если бы только Моррису стало известно, что творится со мной, он бы тотчас примчался сюда и вышиб из меня все мозги.

— Если бы даже он этого не сделал, то остаюсь еще я.

— Ни ши нюхайцзы, — произнес Дэвид, вытирая бумажной салфеткой губы. Затем встал со своего стула и подошел к Мари.

— А что это означает, загадочный мой супруг и любовник под номером восемьдесят семь?

— Буквально: богиня, олицетворяющая женское начало. Ну, а в свободном переводе это звучит примерно так: ты — маленькая девочка, Хотя и не такая уж маленькая, поскольку три шанса из пяти, что я заполучу тебя в постель, где все проблемы отодвинутся на задний план.

— И все это — в такой короткой фразе?

— Мы не тратим слов понапрасну, а рисуем картины… Прости, но мне уже пора: с утра у меня лекция о Раме[23] Втором, правителе Сиама, пытавшемся в начале прошлого века подчинить себе все малайские государства. Это скучно донельзя, хотя сама по себе тема очень важная… Кстати, среди моих слушателей есть аспирант, прибывший по обмену из бирманского города Моулмейн.[24] У меня такое впечатление, что он знает куда больше, чем я.

— Ты, кажется, произнес только что слово «Сиам»? — спросила Мари, задерживая мужа. — Но ведь это же Таиланд!

— Да, теперь это Таиланд.

— Там у тебя была семья — жена и дети. Тебе больно вспоминать о них, Дэвид?

Он взглянул на Мари с любовью.

— Нельзя страдать сильно из-за того, о чем практически ничего не помнишь. Иногда я надеюсь, что так и не вспомню никогда, что же произошло в том далеком прошлом.

— Я не это имела в виду. Просто мне хотелось бы, чтобы ты в своем воображении как бы снова видел, слышал и чувствовал их. И знал при этом, что я так же люблю их, как и ты.

— О Боже! — обнял он ее.

И они ощутили тепло, принадлежащее только им.

Уэбб в который уже раз попытался дозвониться до Мари, но номер опять был занят, и ему не оставалось ничего иного, кроме как снова вернуться к книге У.Ф.Велла «Сиам при Раме III», чтобы выяснить, насколько прав был аспирант из Бирмы, имевший собственное мнение по поводу конфликта Рамы II с султаном Кедаха[25] о принадлежности острова Пенанг. Противостояние и борьба между различными точками зрения прочно вошли в прекрасную атмосферу университетского городка. И Бирма теперь ассоциировалась в сознании Дэвида уже не с пагодами Моулмейна из стихов Киплинга, а с самоуверенным, не питавшим ни малейшего почтения к своим предшественникам начинающим ученым. Будь поэт жив, он не допустил бы этого.

Раздался быстрый короткий стук, и прежде, чем Дэвид успел сказать «войдите», дверь в кабинет распахнулась. Это был один из его телохранителей, из тех, что разговаривали с ним вчера вечером во время происшествия у стадиона — в толпе, среди всей этой толчеи, когда Уэбб чуть не обезумел от охватившего его животного страха.

— Привет, профессор!

— Привет. Вас, кажется, зовут Джимом?

— Нет, я — Джинни. Но это не важно: вы не обязаны знать нас по именам.

— Что-нибудь случилось?